И деревья, как всадники…
Шрифт:
Центурион спешился, подошел к инженеру.
– Ты забываешь, - сказал он, - что здесь под моим командованием находится целая когорта, а если добавить приданные нам вспомогательные отряды, то наберется с пол-легиона. Но это к делу не относится.
– Он положил руку на плечо собеседнику, переходя на доверительный тон.
– Я ведь из крестьян, кое-что смыслю в технике, разумеется, больше в военной. Это колесо с лопастями напоминает мне водяную мельницу, которую я впервые увидел у нас в Кампанье, когда мы с отцом повезли зерно на помол, да и потом видел не раз в других местах, причем разных конструкций. Но зачем оно здесь, где нет реки, или, как ты возвышенно выражаешься, водяной стихии? И для чего чан?
– Не чан, а котел.
Люди, суетившиеся вокруг, казалось, не замечали их, продолжая заниматься своим делом. Инженер жестом пригласил центуриона присесть на стоявшую рядом каменную скамью, над которой был сооружен соломенный навес.
– В мельнице, о которой ты говоришь, - начал он, - колесо берет силу у речного потока и с помощью зубчатых передач отдает ее мельничному жернову. Иначе говоря, оно выполняет роль двигателя, в то время как жернов выполняет роль рабочего механизма. К слову, его можно заменить любым другим механизмом, например откачивающим воду из рудной шахты или поднимающим ворота в крепостной стене.
Теперь обрати внимание, что в нашей конструкции колесо предназначено служить как раз рабочим механизмом, то есть непосредственно делать для нас какую-то полезную работу. Расположенные на нем лопасти не должны вводить в заблуждение, они сделаны не для того, чтобы отнимать силу у движущейся воды, а для выноса земли на поверхность при рытье котлована - ты увидишь позднее, как это делается. Но где же в таком случае двигатель?
– Инженер сделал секундную паузу и, указывая на котел, заключил: - Вот он!
– Ты хочешь сказать, что в этом чане… - начал было центурион, но инженер прервал его:
– Именно это я и хочу сказать. В котле с помощью огня, воды и воздуха образуется воистину Геркулесова мощь. Чтобы понять все значение совершающегося в нем таинства, заметь, что до сих пор боги вразумили людей на использование силы воды и воздуха - я имею в виду ветер, надувающий паруса наших кораблей или вращающий крылья ветряных мельниц. Огонь же, если не считать приготовления пищи, служил разрушению и был нашим злейшим недругом. Здесь он впервые приручен и вместе с другими стихиями будет послушно исполнять нашу волю.
– Ладно, ладно, - заметил центурион с раздражением, - я уже постиг величие момента, постарайся все-таки быть ближе к делу.
Инженер подавил обиду, утешившись мыслью, что действительно незачем метать бисер перед свиньями.
– Хорошо, - сказал он, - обойдусь без теории и буду предельно популярным. Под воздействием нагрева вода, залитая в котел, превращается в пар, имеющий свойство почти мгновенно заполнять пространство, во много, может быть, в тысячи раз большее, чем занимала до того вода. Он сосредоточивается в сосуде, напоминающем по форме амфору, а затем устремляется в ящик, где, собственно, и находится главная часть конструкции. Возможно, тебе приходилось слышать о пожарном насосе Ктесибия? Его описывает в одной из своих десяти книг об архитектуре Марк Витрувий Поллион. Так вот этот механизм, разработанный по принципу деревянных цилиндрических насосов с кожаными поршнями, издавна известных многим народам, позволяет преобразовать буйную и притом действующую без смысла, сразу по всем направлениям силу пара в размеренное и непрерывное движение. Ну а задача передать это движение на колесо, заставить его вращаться решается посредством хитроумного приспособления, также изобретенного в незапамятные времена. Впрочем, подожди… - Инженер поискал глазами и удовлетворенно хмыкнул, заметив валявшийся неподалеку тонкий металлический прут. Подобрав его и зажав между колен, он выгнул прут посередине, затем упер одним концом в землю, взялся за выгнутое место и задвигал рукой по прямой - при этом кисть его заметно совершала круговое движение. Центурион понимающе кивнул, инженер отбросил прут, потер руки, стряхивая прилипший к ладоням песок.
– Я оставляю в стороне некоторые
– Лично мне, - сказал центурион, - наплевать на то, как устроена моя лошадь. Достаточно знать, чем ее следует кормить и как за ней ухаживать, чтобы она не пала в походе и вынесла в бою.
– Не забывай, однако, что лошадь, как и все живое вокруг нас, сотворена волею богов и по неведомым нам законам провидения. Машина же… да, я полагаю, лучше всего назвать это сооружение огненной машиной, создана руками и разумом человека, хотя, конечно, тоже по наущению Юпитера, пожелавшего поделиться со смертными частицей своего огненного могущества. Ты не сможешь убить лошадь, чтобы посмотреть, как она устроена, и затем вновь оживить. А я могу разобрать машину и собрать ее опять.
– И все-таки чего-то в ней не понимаешь?
– Не понимаю. Ни я, ни тем более он.
– Кто это он?
– Изобретатель.
– Как, разве это не твоя выдумка?
– Нет. Я лишь дал средства на сооружение машины, собрал опытных механиков, подсказал некоторые технические решения, в частности тот способ преобразования прямолинейного движения во вращательное, с которым ты только что познакомился. Могу с полным правом сказать: мне принадлежит заслуга теоретического обоснования принципа работы огненного двигателя.
– Кто же создал машину?
– Сейчас ты его увидишь, Гелиобал!
3
Невысокий коренастый человек отделился от группы работающих и приблизился к ним. У него была квадратная черная борода, правильные, но чуть тяжеловатые черты лица, из-под густых, сросшихся на переносице бровей поблескивали маленькие угольки-глаза. Плотно сбитое тело, прикрытое набедренной повязкой, отливало бронзой, как бывает у людей, привыкших постоянно трудиться под солнечными лучами, мускулистые руки выдавали недюжинную физическую силу. Наружность и имя изобретателя не оставляли сомнений: он принадлежал к финикийскому племени. Что до возраста, то при всей своей опытности центурион не осмелился определить его точнее, чем между сорока и шестьюдесятью.
– Слушаю, господин, - сказал он на скверном александрийском диалекте латинского языка. Голос у него был мягкий и звучный, благодаря этому иностранный акцент не резал слух, просто забавлял.
– Командующий здешним гарнизоном, - сказал инженер, - хотел познакомиться с создателем огненной машины. Может быть, он захочет задать тебе несколько вопросов.
Гелиобал молча склонил голову.
– Откуда ты родом?
– спросил центурион.
– Из Карфагена. После его гибели мои прародители бежали к своим близким в Библос и нашли здесь приют. Вот уже в четвертом колене наша семья возделывает клочок земли неподалеку отсюда, выращивая виноград, оливы, кокосы.
– Значит, ты не раб?
– Я свободный человек.
– Почему же ты оказался на стройке храма вместо того, чтобы ковыряться в своем саду?
– Потому что я хотел построить машину.
– Видишь ли, - вмешался инженер, - в одну из своих поездок по окрестностям в поисках строительных материалов я попал на участок Гелиобала. Это оазис в здешних пустынных местах, тем более удивительный, что вокруг нет никаких признаков реки или хотя бы горного ручейка. «Где ты берешь воду?» - спросил я у хозяина. «Из земли» - прозвучал ответ. «Сколько же нужно людей, чтобы оросить такой сад?» - «Я обхожусь сам». И он показал мне колодец, у которого работала огненная машина, беспрерывно качая воду и подавая ее в оросительную сеть. Она была проще и значительно меньше этой, но построена по тому же принципу. Гелиобалу даже не приходило в голову, что он изобрел двигатель, который способен перевернуть мир. Не смешно ли?