И деревья, как всадники…
Шрифт:
В дверь кто-то отчаянно колотил. Еще ничего не соображая, Тюльпанов сунул ноги в шлепанцы и побрел открывать. Ворвался Вайль.
– Вы что, оглохли? Я уже час звоню!
– Спал крепко, - извиняющимся тоном сказал Тюльпанов.
– А что, собственно, случилось?
– Беда, Платон, беда!
Не часто церемонный соавтор называл его по имени. По взъерошенному виду Вайля Тюльпанов понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Он моментально сбросил остатки оцепенения и пришел в обычное для себя состояние нагловатой решимости.
–
– Что ему сделается?
– Тогда с чего переполох?
– Ляпидус.
– Поднял шум? И черт с ним, как-нибудь уладим.
– Хуже, Платон, хуже.
– Да говорите же, наконец!
Вайль взял из рук Тюльпанова чашку чаю, выпил, аккуратно поставил на стол.
– Ляпидуса больше нет, - сказал он еле слышно.
– То есть как нет?
– Умер.
Тюльпанов охнул.
– Вот уж от кого не ожидал!
– Что значит «не ожидал»? Это с каждым может случиться.
– Разумеется. Я в том смысле, что не ждал от него такой впечатлительности. Значит, удар хватил?
– Хуже.
– Что может быть хуже?
– Подозревают, наложил на себя руки.
– Ерунда! Самоубийство! Когда почти забыли, как это называется в наше время.
– Первый случай за последние полтора века. Какой скандал!
– Да, уж теперь они на нас набросятся всем скопом.
– Вы думаете, эксперимент закроют?
– А я вас, кажется, предупреждал.
– Закрыть невозможно. Десять лет жизни! Мой Питон - чудо техники. В конце концов, он не отвечает за то, что в него вложили чрезмерно жесткую программу.
Тюльпанов побагровел от негодования и собрался возразить, но тут зазвонил телефон. Подняв трубку, он услышал прерывающийся от волнения голос своего помощника Гутвы:
– Скорее, шеф, на выручку, они грозятся поджечь здание!
– Вы с ума сошли!
– заорал Тюльпанов.
– Кто они?
– На другом конце уже дали отбой. Перезванивать не имело смысла. Там сейчас паника, никто не скажет ничего путного. Он скинул халат и начал поспешно натягивать на себя одежду.
– Что еще стряслось?
– еле выдавил побелевшими губами Вайль.
– Потом скажу… едем!
– Тюльпанов схватил его за руку и потащил к выходу.
На подъезде к лаборатории они увидели поднимавшиеся к небу клубы дыма. Вокруг здания сгрудились пожарные машины, по уличным панелям текли струйки черноватой пены. Никаких следов разрушения, однако, не кидалось в глаза. Плотный круг людей обступил отчаянно жестикулировавшего Гутву. Тюльпанов, чуть поводя мощными плечами, раздвинул толпу. Вайль, дыша ему в затылок, прошел по образовавшемуся коридору. Гутва бросился им навстречу.
– Все в порядке, шеф, Питон жив-здоров. Сгорел флигелек с подстанцией.
Вайль облегченно вздохнул.
– Короткое замыкание?
– Если бы!
– патетически воскликнул Гутва.
– Злоумышленник!
– Что вы мелете!
– рявкнул Тюльпанов.
– Придет
– Где это слыхано: злодей поджигатель в наше просвещенное время!
– Да нет же, шеф, я абсолютно уверен… - запротестовал обиженный Гутва.
– Вы переволновались, голубчик, - перебил Тюльпанов; Вайль собирался что-то возразить, но тот остановил его свирепым взглядом.
– Спасибо, друзья, за подмогу. Расходитесь, мы тут сами разберемся.
– И, ухватив одной рукой Гутву, другой Вайля, поволок их в лабораторию. Едва переступив порог, он с треском захлопнул за собой дверь и накинулся на помощника.
– Вы болван, Гутва… не обижайтесь, я гожусь вам в отцы… Несете на публике околесицу про злоумышленников, не соображая, как это отзовется на репутации Питона!
– Оставьте парня в покое, - вступился Вайль.
– Не пойму я вас, Платон Николаевич, сами ведь допускали возможность подобных эксцессов. Я еще спорил с вами.
– И не отказываюсь. Но я говорил вам лично, а не публично. Неужто надо объяснять, что в нашем положении следует всячески избегать осложнений и уж, по крайней мере, самим на себя не наговаривать.
– Да ведь от фактов никуда не уйдешь.
– Ну, это еще бабушка надвое сказала. Надо еще доказать, что Питона хотели спалить. Раздувать шум вокруг инцидента не в интересах зачинщиков. Подозреваю: это дело рук Месона. Паршивец давно грозился свести счеты с Питоном, а печальный случай с Ляпидусом послужил своего рода моральным оправданием для авантюры.
– Первое самоубийство за полтора века, первый поджог… В голове не укладывается, - вздохнул Вайль.
– Не бросить ли нам эту затею? Право, я начинаю колебаться. В конце концов, для Питона можно разработать другую программу. Пусть, скажем, займется лингвистическим анализом.
– Слабость духа, интеллигентская дряблость, - отрезал Тюльпанов.
– Эх, Максим Максимович, милый мой соратник, да я вас прибью за одну мысль об отступничестве. Мы с вами затеяли великое предприятие - очистить науку от шелухи. Достойно ли при первом препятствии поднимать лапки кверху? Ну, Ляпидус, ну Месон, так ведь и у нас есть сторонники.
Вайль грустно кивнул своей лохматой головой.
– Оно так, да только вы сами говорили, что общественное мнение…
– Мало ли что я говорил! Будем сидеть сложа руки, наверняка проиграем. Надо что-то придумать.
– Понизить порог проходимости?
– Это не выход. Да и не имеем права. Пять процентов не мы с вами устанавливали, комиссия решила. Кстати, с минуты на минуту оттуда заявятся. Будем держаться версии короткого замыкания. А там их дело, пусть расследуют, если есть желание.
– Тюльпанов взглянул на часы.
– Созывайте народ, Гутва, - приказал он, - разберитесь с повреждением и доложите. А вы, Максим Максимович, позаботьтесь, чтобы Питону дали пищу как обычно. Рукописей у нас навалом.