И девять ждут тебя карет

Стюарт Мэри

— Мы шли вниз по тропинке, которая пересекает шоссе, к мосту Вальми и были почти на полпути, там, где высокий обрыв и поворот направо в долину.

— Я знаю это место. Там небольшой водопад и ручей, в котором водится форель.

Мое лицо, наверное, выразило невольное удивление, потому что он спокойно сказал:

— Я всю свою жизнь прожил в Вальми, мисс Мартин.

От меня потребовалось почти физическое усилие, чтобы не смотреть на портрет над камином.

— Конечно, — быстро сказала я. — Значит, вы знаете, что тропинка идет вдоль склона

горы, вниз в долину. Если пройти примерно полмили, то она становится шире и ровнее, слева склон, который спускается к реке, он густо зарос деревьями, но справа, над тропинкой, деревья стоят далеко друг от друга.

— Знаю. Травянистая поляна, немного березок, а сверху нагромождение камней. Над ними лесные посадки.

Я кивнула:

— Сосны там высотой не меньше двадцати футов и с очень толстыми стволами. Мы шли по тропинке, Филипп пел и бежал передо мной и почти не смотрел себе под ноги.

— Кажется, это пошло ему на пользу, — сухо заметил Леон де Вальми.

— Да. Ну вот, он споткнулся и упал; в тот же момент в дерево, за корень которого он зацепился, попала пуля и я услышала звук выстрела, который раздался откуда-то справа и сверху.

— С гребня холма?

— Мне кажется, да. Там самое лучшее укрытие, а когда это произошло, между нами и кучей камней, за которой он, наверное, скрывался, были кусты и старые пни.

— Вы ничего не видели?

— Ничего. Я крикнула ему, а потом, конечно, побежала к Филиппу. По-моему, тот, кто выстрелил, должен был тут же прибежать, чтобы посмотреть, не ранен ли кто-нибудь из нас. Но он не спустился. Я бы пошла за ним, но прежде всего должна была отвести Филиппа домой.

Он с любопытством оглядел меня:

— Вы бы подвергли себя такой опасности?

— Конечно. Почему бы нет?

— Вы храбрая девушка, не так ли? — медленно произнес он.

— Неужели такая уж храбрая? Мы с вами знаем, что он сделал это не нарочно. Почему я должна бояться какого-нибудь дурака?

Небольшая пауза, потом лицо Леона осветилось его необычной, чарующей улыбкой:

— Молодой девушке есть чего бояться, когда она встречается в лесу с дураком, у которого в руке ружье. Не сердитесь на меня, мадемуазель. Я только хотел сделать вам комплимент.

— Простите. — Я с трудом глотнула и, немного подумав, запоздало сказала: — Благодарю вас.

Он снова улыбнулся:

— Скажите мне, что вы знаете о ружьях.

— Вообще-то ничего.

— Так я и думал. Когда вы говорите о «случайности», мне кажется, вы представляете себе совершенно невероятную случайность. Вы думаете, что этот дурак с ружьем выстрелил более или менее наудачу сквозь деревья по еле различимой цели или даже по звуку?

— Да. И не понимаю, как он мог не знать...

— Именно. Там открытое место, и вы говорите, что Филипп кричал или, как вы выразились, пел.

— Да. Поэтому я подумала, что все это задумано как шутка.

— Какой-нибудь глупый подросток в поисках сильных ощущений? Вряд ли. Нет, объяснение гораздо проще. «Несчастный случай»

с ружьем может означать только одно: человек держит ружье не так, как полагается, задевает ногой о корень дерева или о камень — Филипп ведь тоже споткнулся, — и ружье стреляет само собой... Я полагаю, что этот человек видел, как Филипп упал, подумал, что попал в него... и в панике удрал.

— Да, конечно. Так оно и было, не сомневаюсь.

— Хорошо. Можете быть уверены, мы все тщательно выясним. Виновный, возможно, сам признается, когда узнает, что ничего плохого не произошло, но лично я думаю, что он никогда не признается. — Длинные тонкие пальцы вертели бокал. Он добродушно произнес (ведь не мог же сарказм придать голосу такую теплоту и сочувствие?): — Бедная девочка, вам пришлось пережить пару тяжелых дней, верно? Моя жена и я очень благодарны вам за заботу о Филиппе. Мне очень жаль, что сегодня это оказалось для вас столь тяжким бременем.

— Это для меня не бремя. Я очень счастлива здесь.

— Правда? Я очень рад. И больше не думайте об этом деле. В конце концов, найдем мы его или нет, подобное вряд ли повторится. Филипп оправился от испуга?

— Думаю, да.

— Не нужно ли вызвать врача или принять какие-нибудь иные меры?

— О нет. Он прекрасно себя чувствует сейчас. Сомневаюсь, что он понимает, что едва... едва не погиб. Когда я уходила, мальчик немного расстроился, но я обещала, что вернусь и мы с ним поиграем, пока не придет время ложиться спать.

— Тогда я вас не задерживаю. Но сначала допейте ваш шерри.

Я осушила бокал, поставила его на стол, потом осторожно сказала:

— Мсье де Вальми, прежде чем уйти, я хочу признаться вам кое в чем.

Его брови поднялись. Несомненно, в душе он смеялся надо мной. Я его только забавляла.

— Нет, я говорю совершенно серьезно. Я... я обманывала вас и мадам де Вальми, и больше не могу... Должна вам признаться... — сказала я.

— Я слушаю. Как же вы нас обманывали? — произнес он утрированно-торжественным тоном. Глаза его все еще насмешливо блестели.

Я сказала по-французски:

— Вот как я обманывала вас, мсье, с тех пор как вошла в этот дом, и думаю, что настало время покончить с этим.

Наступило короткое молчание.

— Понятно, — сказал он. — Не просто хорошо говорите по-французски, но так, как говорят французы, мисс Мартин. Ну хорошо, послушаем. Рассказывайте, как было дело.

О преднамеренном покушении на убийство не могло быть и речи. Я призналась в своем бессмысленном обмане, и единственным следствием этого было то, что Леон де Вальми долго смеялся — не только над нелепыми трудностями, которые мне пришлось пережить, но и над предположением, что от незнания французского языка зависело, получу я работу или нет. Чувствуя себя пристыженной, я смеялась вместе с ним, испытывая огромное облегчение, готовая признать собственную глупость. И все же... Где-то глубоко в душе таилось смутное беспокойство и недоверие к нему. Все же...