И-е рус,олим
Шрифт:
Да, я сумел переломить свою даже не хромую, а сухорукую судьбу. И именно это, а не начало проекта, я намерен праздновать сегодня вечером, с Пашкой, Санькой и Викулей.
Я скажу им: "Братцы! Каждый из вас -- моя правая рука. В буквальном смысле этого слова". Викуля тут обязательно перебьет, скривит свои карминные губки купидона и назовет меня "Полтора Шивы!" или "Шива в разрезе". А Пашка мягко поправит, что скорее "богочеловек работы неизвестного индийского художника". Санька будет как всегда молчать и ревниво смотреть на женские портреты, которые принесли Пашка с Викулей, сравнивая со своей работой и сомневаясь. Пока его не отвлечет мой сюрприз -- стриптизерша, расписанная мною одной левой. Боди-арт привнесет в наш праздник оживление и общность.
А вот чего я им не скажу, так это кто наш таинственный и щедрый спонсор. И еще я им не скажу, что это уже вторая моя попытка. Что однажды меня застала врасплох чужая решимость и отбросила в сторону. Но больше этого не повторится. Потому что теперь, если что, будет моя очередь дать волю своей решимости.
Давид
Встали мы с Ортиком почти одновременно, что меня удивило. Я привык, что все вокруг спят дольше меня.
– - Желаешь похмелиться?
– - предложил я, но Ортик был мят, мрачен и неконтактен.
– - Желаю помолиться.
Значило ли это, что за годы ешивной жизни у него выработались такие четкие биоритмы, которые никакой дозой алкоголя не сбить, или он побыстрее хотел со мной расстаться, чтобы избежать вопросов? Он отказался от чая, от кофе, вообще от всего. Но пока Ортик надевал свои пыльные ботинки, пыхтя и чертыхаясь завязывал шнурки, я все-таки спросил:
– - Миша, ты вчера рассказывал... но не успел -- вырубился. От кого, в итоге, Белла ждет ребенка?
Он, не поднимая головы, буркнул:
– - От Лени, от кого еще?
– - Но ты же потерял контейнер?
Он поежился:
– - С чего ты взял?
– - Ты сам рассказывал.
– - Глупости. Не помню, чтобы я такое рассказывал. Не мог я такого рассказывать...-- бурчал он, обращаясь к своим ботинкам.-- Ну ладно, спасибо и пока.
– - Подожди... ты же сам говорил...
Ортик наконец-то разогнулся, одернул пиджак. Быстро взглянул на меня. Во взгляде его, кроме похмельной, была и истинная мука:
– - Врал. У меня такое опьянение -- врать начинаю. Извини, голова болит, и на молитву опаздываю... В другой раз.
Ортик выскользнул за дверь. Я опустился на стул в центре комнаты. Закурил. Если Ортик функционирует, то и я смогу. Надо включить компьютер. Сначала докурить, а потом включить. Хотя правильней, конечно, наоборот -включить, и пока он раскочегаривается, как раз докурить. Но встать и нажать на кнопку было влом.
Если Ортик пошел в синагогу и будет выполнять свой религиозный долг, то почему я не смогу выполнить свой? Что у меня намечено на утро? На утро у меня... на утро намечено... у меня... Я медленно курил, и так же медленно тянул тоскливую песню в моей голове какой-то акын-олигофрен. Курение для меня это своего рода медитация, когда взамен исчезающей сигареты остается легкое интеллектуальное послевкусие, что-то вроде заметок на полях, к которым я обычно возвращаюсь потом. Но не сегодня. Сегодня интеллект и интуиция смотрели в разные стороны, разъезжались, как несфокусированный взгляд. Наверное, вчерашняя перцовка закупорила какой-то соединяющий их канал. Все правильно, поделом. Я напился на посту. И, может быть, даже пропустил что-то мимо. В любом случае, надо возвращаться в строй.
Я принял прохладный, даже холодный душ. Побрился. Растворил кофе -четыре чайных ложки на чашечку. Нашел на антресолях утюг и надругался над всеми тремя парами брюк, на которые еще никогда не ступала железная подошва электроприбора. Ровно в семь ноль-ноль утра я заступил на пост.
Вчера я наметил разобраться с контентом домашней странички Аллергена. "Конкурс кошмаров" я отложил на потом -- после вчерашнего и без виртуальных кошмаров было муторно. Кликнул на линк "Охота на эталонного графомана" и увидел посвящение Бенилову. Это меня сразу разочаровало. Из всех проявлений Кота, самыми неинтересными для меня были литературные разборки. Я все не мог понять, зачем Городской Кот так активничает на ниве русской литературы. Теперь, после манифеста Нетнеизма, наконец-то понял. Кот оказался заложником собственного
Впрочем, в первых же строчках объемного трактата, Кот намекнул, что "велик соблазн поизучать чужую душу под сетевым микроскопом", и я понадеялся, что это будет не литературная критика, а, как выражался Аллерген, "нетопсихология". Но это было и не то, и не другое.
Начал Кот с десяти внешних признаков графомании, потом добавил еще четыре скрытых признака, затем прибавилось еще пять дополнительных специфических требований именно к "эталонному графоману". Но и это было не все. Коту требовалось еще, для выявления скрытых проявлений, производить "пробное бурение личности". А это мог выдержать только объект, обладающий пятью дополнительными характеристиками. Вникать во все это после вчерашнего было тяжко. Кот подробно цитировал Бениловские флеймы, и становилось все непонятнее, зачем Кот избрал спарринг-партнером именно Бенилова, не способного поддержать задаваемый уровень игры. В первой части Аллерген, пункт за пунктом, приводя цитату за цитатой, доказал соответствие Бенилова восемнадцати из двадцати четырех критериев эталонного графомана.
Не то, чтобы мне все это было очень интересно, но в данный момент весьма полезно. Кошачья логика разминала похмельные мозги так же хорошо, как гаммы -- пальцы.
Пока загружались остальные две части, я подумал, что надо бы позвонить Лее. Потом понял, что наоборот -- не надо ей больше звонить. А звонить надо Белле. Белле-Рахели. Этой ночью, когда пьяный Ортик проболтался о потере контейнера, я испытал редкое чувство, слишком редкое даже для того, чтобы его как-то назвать... Кинолог бы назвал интеллектуальным оргазмом. Когда на основании призрачных очень косвенных признаков окольными тропинками подбираешься к Скрытому Факту и вдруг, чуть ли не лбом врезаешься в него. Ортик подтвердил мою, казавшуюся даже мне безумной гипотезу, что Белла беременна от Хозяина. Он проболтался, что не от Линя, а значит признал, что сам он не выполнил волю покойного и условия завещания. Но даже невменяемо пьяный, даже признавшийся, что крестился, он побоялся сказать от кого беременна Белла. Значит, страх потерять огромные деньги, репутацию и даже оказаться в тюрьме за мошенничество для него меньше, чем страх, который он испытывает перед этим кем-то, кого отказался назвать. Понятно, что перед обычным человеком испытывать такой страх невозможно. И перед человеком вообще. Если бы это был человек, то имя его не имело бы почти никакого значения. Значит, это не человек. То есть, Хозяин -- не человек.
А от кого, кроме человека, может забеременеть женщина? Вот уже второй раз меня заставляют решать один и тот же неразрешимый вопрос. Уж такое-то точно не может быть случайностью! Если этот вопрос повторно возникает, значит привычная реальность почему-то искривилась и выломилась из научных рамок. Следовательно, сложилась какая-то критическая ситуация. И в создавшейся ситуации Лея и Рахель могут быть беременны только от того, чье существование наука отрицает. Чего-то, обладающего сознанием и нечеловеческой сущностью. Да, выглядит невероятно. Но так получается.
Странно, я все-таки начал внутренне называть Белку -- Рахелью. В разговоре с ней мне приходилось контролировать себя, чтобы называть ее новым именем. А вспоминал я о ней, как о Белле. Как о своей Белке, не смотря на все, что было потом. Не смотря даже на то, что дал ей гет. А вот сейчас она стала для меня Рахелью. И это не случайно. Значит, я внутренне признал, что теперь она не моя Белка, а Рахель Хозяина.
А Рахель она именно потому, что соревнуется с Леей за то, чье потомство будет обильнее и совершеннее. Попросту говоря, соревнуются они за благоволение Хозяина. Вот кто отец Леиного потомства, которое я мог бы считать своим, если бы не проявил проницательность, или что-то мне не подсказало! Конечно, откуда могло взяться это имя -- Рахель? Оно не возникает само по себе. Это еврейское лунное имя, которое появляется только в отраженном свете имени Лея.