И это пройдет…

Чистякова Вера

— В свое оправдание могу сказать лишь то, что я не знаю, о чем эта книга. Сейчас на пике популярности эротический БДСМ роман «Пятьдесят оттенков серого», на мой вкус- порнушка для домохозяек, но, если тебе это нравится, могу купить и почитать вслух, — стараясь сохранять спокойствии, проговорила Аня. Сердце ее бешено колотилось. Это была первая фраза, сказанная Мирой за последний месяц.

— Нет, к этому я точно не готова, еще начнет тошнить, тебе убирать придется, — хмыкнула Мирослава, — по ее серому лицу пробежала тень некогда прекрасной открытой улыбки. Сейчас она была

больше похожа на судорогу, но всё-таки это эмоция.

— Ну, как хочешь, — отпивая из кружки остывший кофе, ответила Аня.

— Как ты пьешь эту гадость? — спросила Мира, провожая взглядом желтую чашку.

— Вот так и пью, другой то мне никто не нальет, — криво усмехнувшись, ответила Аня.

К ее удивлению, Мира села на кровати и опустила ноги на пол, ее свалявшиеся волосы торчали соломой вороньего гнезда.

— Дай сюда, — недовольно сказала подруга, вставая. Она взяла Анину чашку и ушла в кухню. Было слышно, как зашумела вода, забурлил чайник. В воздухе разлился терпкий аромат.

— Ты идешь? — крикнула Мира из кухни. — У меня слуг нет.

Пораженная, Аня пошла к подруге. На столе стояли жареные тосты с медом и сыром, дымились две большие чашки, Мирослава наливала в одну из них молоко.

— Сигареты есть? — поворачиваясь к Ане, спросила она.

— Я бросила, — опешив, ответила Аня.

— Мне хоть не ври, — равнодушно проговорила Мира, — могу поспорить, что пачку в сумке носишь.

Это была чистая правда, Аня до сих пор таскала во внутреннем кармане заначку. Она вытащила из сумки цветную коробочку и положила на стол.

— Зажигалки у меня нет, — честно призналась Аня.

— Это ничего, — ответила Мира, взяла со стола большую, газовую, для духовки, щелкнула кнопкой. На тоненьком кончике загорелся маленький огонек. Она завороженно смотрела на него, потом подожгла сигарету. — Перестань смотреть на меня как на привидение, — затянувшись, сказала Мира.

— Довольно затруднительно, ведь ты, можно сказать, восстала только что из мертвых, — перестав следить за языком, ответила Аня.

— У меня есть все основания для того, чтобы снова лечь обратно, — заметила Мира.

— Перед тем как сделаешь это, причешись хотя бы, — скорчила гримасу Аня.

— Не, это лишнее, — спокойно ответила Мира, — а ты зачем приехала — то?

— К тебе, Поля позвонила, сказала, что ты совсем кабачок, — ответила Аня, она решила быть предельно честной.

— А… — протянула Мира, — ну передай Поле, пусть не волнуется, сидеть со мной ей не надо. Она когда приходит, мне совсем худо делается.

— Почему? — удивилась Аня.

— Мне иногда кажется, что у тебя мозги кузнечика, — сердито ответила Мира.

— Потрясающая наглость, — рассмеялась Аня.

— А с твоей стороны невероятная бестактность, но я всё-таки отвечу. Когда ты понимаешь, что врач, который должен был помогать, убил твоего ребенка и по случайному стечению обстоятельств чуть не убил тебя, не очень хочется общаться. А когда рядом с тобой сидит счастливая мамаша, становится совсем кисло, — отпивая кофе, ответила Мира.

— Убил? — вытаращив глаза, переспросила Аня.

Мирослава кивнула.

— Мне не рассказать,

как это было, я просто не могу, — голос ее дрогнул, — но ты представь, мне заведующая отделением документы пыталась подсунуть, что я сама отказалась от экстренной помощи. Я заявление написала в полицию. Мне тело дочки только через 3 недели отдали. Экспертизы шли. А заключения разные. В шкафу лежат, хочешь посмотреть?

— Ну покажи, — замявшись, ответила Аня. Она совершенно не хотела смотреть на выписки и заключения. Ее пугало то, что хочет рассказать Мира.

Подруга вышла и почти сразу вернулась с большой синей папкой.

— Это что, все справки? — обалдело глядя на талмуд, спросила Аня.

Она открыла первую страницу, начала читать: заключения, анализы, выписки, узи. Везде, кроме последнего, была абсолютная норма.

— Я ничего не понимаю, — сказала Аня, отрываясь от листочков.

— В заключении о смерти пишут, что были пороки развития, несовместимые с жизнью, но в период беременности, кроме неправильного положения плода, ничего выявлено не было, — трагично констатировала Мира.

— Но как так — то? — совсем растерялась Аня.

— Вот так, — беря бутерброд, ответила Мира, — и как с этим жить?

Аня молчала, она не знала, что ответить.

— Будет суд? — наконец спросила она.

— Боюсь, что нет. Мне следователь объяснил, что нет независимой экспертизы у нас, патологоанатомы работают при тех же больницах и покрывают своих коллег, единственное, на что я могу опираться — это нарушения в документации, и то больница подсуетилась уже, — тяжело вздыхая, ответила Мира. — Я ужасно устала, у меня ни на что нет сил.

— Почему ты ни с кем не говоришь? — вдруг ляпнула Аня.

Мира вымученно улыбнулась:

— Терпеть не могу, когда меня жалеют. Мама, Поля. Как только они начинают надо мной сюсюкать, я совсем разваливаюсь, — ответила она.

Аня кивнула, с ней тоже такое бывало. В моменты горя или тоски любая жалость ее добивала. В детстве мама редко позволяла ей впадать в уныние. На ум сразу пришел случай. Аня только научилась кататься на велосипеде, мчась по песчаной дорожке и, вертя головой по сторонам, не заметила впереди стоящий фонарь. Со всего размаху девочка влетела в него. Перекувырнувшись через голову и приземлившись на попу, Аня увидела сильно разбитую коленку. Кое-как поднявшись, взяв слегка покореженный велосипед, она похромала домой. Мама поглядела на нее и сказала: «Чего ревешь? А кто не падал? Приложи подорожник». После этого случая у Ани еще долго болела нога, однажды она пожаловалась на это:

— Мам, у меня нога болит, — показывая на почти зажившую ссадину, говорила Аня.

Мама подняла голову от рабочих документов:

— Все время болит?

— Нет, — ответила Аня.

— А когда? — недовольно спросила мама.

— Только если нажимаю, — пискнула Аня.

— Ну так не нажимай! Займи руки чем-нибудь полезным, — ответила мать, снова вернувшись к работе.

— Что ты планируешь делать? — бездумно спросила Аня.

— Не знаю, я ничего не хочу, совсем, — смотря куда-то перед собой, ответила Мира.