И финн
Шрифт:
На службе мучительно от цепи пустых часов: легких как из алюминия. Жалкое все это: жалобное, турецкое!
(по франц.)
17 июня, в субботу. Вспоминаю вчерашний день в одиночестве (дежурство). Идиллия в Разливе. Заход солнца, во человецех мир и благоволение. Гуляем вдоль озера. Кажется не успеваю за событиями: все ловлю уходящее, все ищу как Пруст исчезнувшее, жалкое. Любим друг друга на веранде. Утром он еще спит, а я спешу на электричку.
В вагоне думаю о романе. До меня его любили: какой-то театральный декоратор из провинции, артистик, майор-хирург из госпиталя на Фонтанке. Известные. ( записано
Прощальная встреча: уезжаю в Кр.Село (фр.)
До этого: любовь на даче. Прогулка по берегу: сосны, смех.
Цветы ревности вновь прорастают там и тут.
Одиночество. Веранда на даче - красный фонарь (франц.)
На столике цветы в бутылке.
Записано по франц.: не писать как Амаду Донны Флор и двух мужей . Старое, знакомое. Гуляка, аптекарь. Карнавал. Голые тела под простынью и без (жарко в Бразилии).
Ревность запоздалая к майору из госпиталя. У него был альбом Русские сезоны в Париже . Как же: и это знакомое! (по-франц.)
Со мной сейчас роман Мэтра и мой юноша-гейша.
У японцев читаю о гейшах. Уезжаю в Красное Село на лагерный сбор. (записано по-русски в городе. Воскресенье или суббота) Кр. Село. Вот наш барак: шестнадцать железных кроватей в два яруса. Со мной живут вьетнамцы и монголы. Венгры в соседнем бараке. Воздух пьяный, птицы тоже нетрезвые поют. Настоящий лагерь: вдоль дорожки тянутся бараки, где живут курсанты.
Послеполуденный отдых в воскресенье.
Думаю о сашенькиных любовниках: юном карусельщике из парка в Стаханове, майоре-хирурге, любителе оперы и балета. Спрашивал голубчика: а что майор ласковый был?
19 июня, второй день в Красном Селе. Дождик моросит как на даче или в кампус милитари. После раннего завтрака (все-таки бивуак, ай м сорри) возвращаемся в деревянный домик, чтобы снова лечь в постель походную: и читать засыпая. Забыл упомянуть о прогулке с монголом-капитаном м/с по полям. На войне как на войне. Вчера вечером тоска брала, но отпускала быстро из-за красивого заката. Спектакль который всегда со мной. Тихий сон наверное из-за присутствия буддийских вьетнамцев. (записано все по-франц.)
Опять прогулки по полям. Как на войне. Без перемен. Возвращение в голубой барак. Холодно и сыро в природе и бараке. Запах трав. Читаю для отвлечения от горького.
Приезжал навещать меня. Встретились на скучном вокзале. Я был в мрачном настроении, наверное говорил или молчанием досаждал и ранил. Он сказал: не приеду больше. От горечи стало светлее и даже легче дышать.
На следующий день после рутинного безделья захотел даже поехать в город к нему. Но остался, верный долгу. Любовь без завтрашнего дня, без надежды. Любовь заставляет плакать (Эдит Пиаф). (записано в бараке по-франц.)
Ездил в Гатчину. Посетил дворец, гулял по парку. Прекрасная поездка и приятная усталость. (по-франц)
Живу по-суворовски, т.е. подвизаюсь в аскезе. Ср.: деревянный домик, железная кровать, свеж. воздух, грубая пища. (пишу вечером после ужина в закатный час. Везде курсанты приятные на вид от здорового образа жизни. Играют в мяч, иные читают. Как не вспомнить восторженное описание военных учений у Пруста. Записано по-франц. (В гатчинском парке я был одинок и счастлив. Сейчас пишу сидя на табуретке у входа в барак. Сидя на этой табуретке у барака проговариваю бодлеровские строки:
В подобном роде.
Ревность вдруг сжимает голову. Где он? Рядом нет. В жалкой общаге напротив казармы? В комнате, где я забывался.
Безумный (меджнун - араб.) от любви. По-настоящему потерявший голову. (с франц. переведено)
21 июня. Подъем на рассвете. Иду в поля с моими мадьярами. Война продолжается. Во время передышки размышляю над выбором: ехать в Гатчину, там как Руссо скитаться и забываться или в Ленинград (к нему).
( ( (
Разбудил его.
– Кто там? голос из-за двери, такой знакомый. Теплый прямо из постели дверь открыл. Для него мой приезд - полный сюрпрайз. Начинает что-то рассказывать. Право как сорока. Помолчи! Из вежливости слушаю несколько минут, потом ладонью закрываю ему рот. Сколь мягкая кровать! А комната: вся залита светом. Закрой голубчик занавески!
Легкий завтрак (принес с собой клубники, сливок, маленьких булок). Потом он провожает меня на станцию. Условились поехать на следующий день в Гатчину.
( ( (
Продолжается плэнерная жизнь. Как в палатке или в шатре. Солнца полна лагерная жизнь.
Сегодня - 22 июня. Солнечный день.
Исполняю (по-толстовски) мой долг: после утренних рутинных дел отдаюсь лени и безделью. Праздность мой удел.
В бане: с П.Н. вспомнили, что знакомы уже пятнадцать лет. Я тогда учился в школе, а он был юным студентом. Сидим на крыше бани в Сосновой поляне, он то и дело толкает: посмотри-посмотри. Сатир, Сократ! Как не быть привязанным к нему.
(поясняю: от Кр. Села до Сосновой Поляны рукой подать, вот я и выбрался в баню по приглашению П.Н., известного тем, что действует в романе Абориген ) . Автор не должен терять из виду своих героев, даже написанных романов. Хотя бы из благодарности.
( ( (
До обеда еще есть время и можно полежать на траве перед бараками. Венгры разделись догола и лежат в траве.
( ( (
Переведено с франц. как и предыдущие записки.
Вчера гуляли по Гатчинскому парку у красивой воды.
23 июня. Последний день в лагере. С утра немного военного шума, потом отъезд.
Есть немного времени и я иду побродить по окрестностям Кр.Села: мимо деревянной церкви, парка, озера, по тропинке в поле. Вот на поляне загорают курсанты. Я нахожу место в тени, под деревьями и любуюсь всем, что вижу прекрасного на поляне, в природе, в этом дне. Прощай неунылая праздность!
( ( (
Опять мои вечные вопросы смущают: служить или не служить? Как отказаться от военной праздности, к тому же почетной? Огромный хор дураков пропоет: дурак (нараспев, торжественно) и они будут правы! Но есть другое счастье и другие права. Ах как не просто отказаться от невинного и необременительного!