И… горю. Рассказы о любви
Шрифт:
Я киваю. Он усмехается.
16.28. На минуту ко мне все же приходит осознание – какая же все глупость сидеть и ждать тебя! Но мое тело не отпускает скамейку.
16.30. Хлопок. Сама пунктуальность! Каждый день в одно и то же время ты выходишь на работу в вечернюю смену. Вижу тебя. Стремительно спускаешься вниз. Замечаешь меня. Я дрожу. Ты улыбаешься. Вот такая короткая встреча…
Как чертовски прекрасна первая любовь… Сколько непонимания, трудностей, ревности, недоверия, удручающих обязанностей обрушиваются на нас в серьезных отношениях, а уж тем более в браке, и сколько легкости,
– Тебе сколько лет? – спрашивает меня Игорь 10 июля.
Конечно, мне запомнился этот день. 10 июля 2001 года. Ведь, это был первый раз, когда он заговорил со мной…Это был диалог, а не просто «привет», «спасибо» или «пока»… Не язвительные замечания типа: «Юлька, ну, не исполняй!», «Что ты показываешь?», «Заканчивай маски-шоу!»… Ну, нечем, нечем мне было его тогда поразить! У меня не было ни хитрости, ни опыта. Того самого опыта, при помощи которого можно хоть как-то жить, не имея хитрости… Вот я и исполняла – дурацкие показные ситуации. Он видел, наверно, что есть во мне потенциал перерасти из навязчивой девочки в наивную, которой без труда можно будет воспользоваться… Просто ждал… когда я вырасту…
Я не знала тогда, что всего через три года у нас будет роман. Тогда, на пятом этаже шестого подъезда это было только мечтой, сном, фантастикой…
– Какая разница? – почему-то грубо отвечаю я. – Тринадцать с половиной.
– А мне двадцать три, – он разглядывает маленькую смущенную девочку из-под голубой поволоки глаз.
Он рассказывает мне, что я слишком мала, что ничего у него со мной не получится, что мне необходимо его забыть. Но я ничего не слышу.
– Ты не бойся. Я тебя не обижу. Не пошлю тебя нафиг. Я все понимаю… Ты можешь мне сказать, все, что тебе хочется. Никто ни о чем не узнает. Ване с Лешей я все по-другому расскажу.
– Мне нечего сказать.
Слова никак не находятся. Чувствую себя немой, но такой счастливой! Игорь стоит впритык. Курит. Смотрит сквозь мой напуганный образ. Слышу особенную звонкую музыку нашего двора. Нежное журчание сверчков. Далекий лай собак. Шуршание листвы тополей. Детские голоса. В нашем дворе – вечное детство. Напротив нашего дома – детский сад.
Время неумолимо бежит вперед. На часах полдесятого. Вот-вот закончится выпуск вечерних новостей на первом… и бабушка, наверно…позовет меня.
«ЮЮЮЮЮ-ЛЯ!», – уже слышу я ее надрывающийся голос с высоты второго этажа.
Мы просто молчим. Я нервничаю, но не ухожу. Потом я признаюсь:
– Ты мне нравишься.
– За что?
Он спрашивает меня за что? Как будто я знала за что…. Как будто я знала его… откуда я могла знать тогда, в то время что там, за этими голубыми глазами и взглядом «сквозь» нет абсолютно ничего. Только алкоголь и снобизм.
– Насколько сильно ты в меня влюбилась? Почему ты молчишь?
Сильно-пресильно. К чему эти вопросы – думала я тогда. Это сейчас понятно, что он просто взвешивал проблему. Вымерял, не обойдется ли она ему боком. Еще и тешил свое
Помню, как слезы застилали глаза, и я неслась по лестнице вниз, а потом вверх, на свой этаж. Домой. К бабушке. Которой тоже уже нет.
Дверь открылась и уже с порога дед дает мне хорошую оплеуху со всем своим армянским темпераментом, а бабушка встречает меня молчаливым пониманием. Ведь она тоже, пусть и через время, помнит себя такой же влюбленной…
– Дед очень зол на тебя. Но ты, Юленька, не плачь. Встречают по одежде, а провожают по уму, – шепчет она мне и гладит рукой по темечку.
Я прижимаюсь к ее груди, к ее коричневым пятнышкам на груди, к родному запаху ее халата, он пахнет потом и гренками. Потом она встает лицом к западу и читает «Отче наш», а я под светом ночника пишу дневник. Она умрет через 4 года от диабетической комы.
Ваня вываливается из такси у нашего дома. Слава с Лешей прощаются, Леша садится обратно в машину и едет на вокзал. Ваня падает на лавку, но через минуту разрывается рвотой прямо в палисадник.
Ваня всегда был немного пьяным, немного странным, немного не в себе. Большой ребенок. Инфантильный, рассеянный, не уверенный. Он много курил, отращивал ноготь на мизинце правой руки и каждый вечер читал на улице. Книги в его руках менялись, но вот автор всегда был один – фантаст Ник Перунов. Ваня работал газоэлектросварщиком. Усталый вид, небрежная одежда, сморщенное лицо. Яна говорила, что он живет бесцельно. Может, ей так казалось. Но кто из нас точно может назвать свою цель? Я вот временами вообще нахожусь в жутком состоянии неопределенности. Что значит цель? Как ее найти? Моя цель вот тоже пока найти ее… Еще Яна считала, что он не интересует девушек. С девушками я и правда никогда его не видела. Хотя он и рассказывал мне про одну очень стервозную особу с его работы… Она его бросила уже через неделю после начала их отношений. И он жил только одной мыслью – как-нибудь ей насолить. Помню, как мы как-то стояли с ним на остановке, мне было уже точно больше тринадцати, он неожиданно резко прижал меня к себе.
– Ваня, что ты делаешь? – возмутилась я.
– Тихо! Улыбайся! – приказал он.
В проезжающей мимо машине были его знакомые. Не знаю, произвели ли мы впечатление счастливой пары, но Ваня был явно доволен.
– Увидят меня с тобой! Расскажут этой суке!
Со мной он неохотно делился подробностями своей личной жизни, зато я доставала его мечтаниями о будущей своей. Поражаюсь его терпению.
– Как ты думаешь, я Игорю нравлюсь?
– Юля, о чем ты говоришь? Ему плевать на тебя!
Ваня всегда оставался резким. Может, как раз из-за этой неприятной черты характера у него и не складывались отношения с девушками.
– У него кто-нибудь есть, да? – не унималась я с расспросами.
– Да.
– И кто?
– Какая тебе разница. Слушай, Юля, иди домой! Ты меня достала!
– Вон, смотри юбка у него на балконе висит! Он же с папой живет! Откуда она там? – подозрительно прищурила я глаз.
– Я не знаю, Юля! Может, сестры его.
– Сестры? Она что, у него ночует? Нет, вряд ли. Это, наверно, его девушка. Точно, то-то он уже несколько дней не выходит.