И грянул бой
Шрифт:
В конце концов русским пришлось отказаться и от этой затеи и, «наскучивши осадою», они принялись грабить окрестные селения и городки. Узнав, что на выручку осажденному гарнизону движется гетман Выговский с шестнадцатью тысячами казаков и передовыми отрядами выступившей ему из Крыма на помощь союзницы-орды, Трубецкой не осмелился двинуть против врага всю свою армию, оставив в тылу без надлежащего присмотра Конотопский гарнизон. Навстречу Выговскому за реку Сосновку был переправлен отряд воеводы князя Семена Пожарского в составе тридцати тысяч пеших стрельцов и конников, которому были приданы полки донских казаков, а сам Трубецкой с десятью тысячами стрельцов и казаками Беспалого был вынужден остаться под Конотопским замком, опасаясь удара казаков Гулявицкого в тыл своим главным силам.
Осада
Мазепа зло засопел носом, плотно сжал губы, ни с того ни с сего больно ударил коня нагайкой. Упоминание кем-либо имени гетмана Выговского или воспоминание о нем самого Мазепы в последнее время вызывали у него раздражение. Сколько ошибок ты, умнейшая голова и честнейшая душа, совершил! Вырубив подчистую на берегах Сосновки тридцатитысячное русское войско и царские донские полки, уложив под стенами Конотопского замка свыше десяти тысяч стрельцов, заставив воеводу Трубецкого спешно отступить к Путивлю, на пути к которому тот потерял, преимущественно на речных переправах, половину оставшихся с ним стрельцов, Выговский остановил свои войска на границах Гетманщины и Московии.
Напрасно казачьи полковники требовали продолжить войну на московской земле, напрасно просили его об этом военачальники польских отрядов, пришедших на помощь гетману согласно Гадячскому договору с Речью Посполитой, напрасно настаивал на этом крымский хан, чья орда на отдельных участках уже перешла границы Московии. Напрасно убеждали в этом Выговского и представители малороссийского населения, поселившегося в период казацко-польских войн на московском порубежье и испытывавшего на себе недоброжелательное отношение русских помещиков и притеснение царских воевод, страшащихся их восстаний в поддержку своих соотечественников по другую сторону границы. Выговский был непреклонен: он поднял оружие не для войны с Московией, а лишь для изгнания с Украины русских войск, несущих ей разорение, причиняющих бедствия народу и утесняющих казачество в его правах.
Больше того, он, наивная и доверчивая душа, начал переговоры с Москвой, в то время как та за его спиной со всей возможной быстротой готовила к появлению на политической арене Украины взамен Беспалого новых самозваных гетманов — переяславского полковника Тимофея Цыцуру и шурина Богдана Хмельницкого Якима Сомко, сделав, однако, окончательную ставку на сына покойного Богдана — Юрия Хмельницкого. Даже на Запорожье благодаря интригам и деньгам Москвы стал кошевым атаманом ее ставленник Брюховецкий. Не желая принимать участия в братоубийственной междоусобице, начало которой положил полковник Цыцура убийством поддерживавших Выговского казачьих старшин братьев Сулима, Северина и Степана, и Ивана Забусского, назначенного в свое время польским королем вместо умершего Богдана Хмельницкого гетманом Украины, Выговский отказался от гетманства, отослал со своим братом Данилой Юрию Хмельницкому булаву и бунчук, а сам с женой отправился в Польшу.
Глупец, пожелавший вершить политику чистыми руками! Отказавшись пачкать себя родной казачьей кровью, он отдал Украину на произвол никчемных и жалких людишек, заливших ее потоками крови и слез ради осуществления своих честолюбивых намерений. Не ты ли сам подвел итог их борьбе за власть и метаниям между Москвой и Варшавой: «Сила Козаков ослабела в бурях междоусобных. Громаднейшие полки — Полтавский, где было сорок тысяч населения, Миргородский, где было тридцать тысяч, Прилуцкий и Ирклеевский — погибли вконец; города и села зарастают крапивою».
И ты нисколько не драматизировал положение на Украине, ибо поляки сообщали то же: «Здесь страшное вавилонское столпотворение — местечко воюет против местечка, сын грабит отца, отец — сына. Цель их, чтоб не быть ни под властью короля, ни под властью
К тому же, друже Иван, хоть и был ты недюжинного ума человек, а дипломат вышел из тебя неважный. Ну зачем в своих грамотах царю от имени малороссийского казачества ты именовал его «вольными подданными», ежели твой предшественник гетман Богдан Хмельницкий называл его «вечными подданными», в результате чего раньше времени возбудил к себе подозрение Москвы? А зачем на польском Сейме повторил слова Богдана Хмельницкого о равенстве прав реестрового казачества и именитой польской и литовской шляхты: «Согрешит князь — урежь ему шию; согрешит козак — и ему тож зроби: ото буде правда».
Да что говорить о дипломатии, если Выговский был лишен обычного чувства самосохранения! Какая проблема заботила его в Гадячских статьях наравне с восстановлением в будущем Великом Княжестве Русском казачьих вольностей? Распространение среди казачества просвещения, дабы оно по грамотности и уровню культуры ничем не уступало польской и литовской шляхте! И он добился своего: в Великом Княжестве Русском было решено открыть два университета, в которых профессора и студенты обязаны были отрешиться от всякой ереси и не принадлежать к протестантским сектам — арианской, лютеранской и кальвинской, было разрешено открывать без ограничения числа школы и училища, было позволено заводить типографии и объявлялось вольное книгопечатание, в том числе по вопросам веры.
Конечно, просвещение казачества — дело хорошее, но куда важнее было знать, что часть сенаторов уже тогда готовила против тебя обвинения. Главное из них звучало так: «Русское княжество, которого они (казаки) домогаются, будет совершенно независимое государство, только по имени соединенное с Речью Посполитой. Этого мало: можем ли мы надеяться, чтоб гетман украинский мог быть верным слугою короля и Речи Посполитой, когда он будет облачен почти царской властью и иметь в распоряжении несколько десятков тысяч войска?» И тут же делался вывод, предрешавший твою судьбу: «Конечно, он будет повиноваться до тех пор, пока захочет, а не захочет — будет сопротивляться».
И когда ты появился в Речи Посполитой не как гетман, за спиной которого маячили многотысячные казачьи полки, шляхта постаралась разделаться с тобой. Тебе, которому король пожаловал сенаторство и воеводство, припомнили все грехи, начиная с того, что был Генеральным писарем у ненавистного шляхте Богдана Хмельницкого, что при заключении Гадячского договора настаивал, что западная граница Великого Княжества Русского должна проходить там, где проходила при древнерусских князьях Киевской Руси, — по Висле, и кончая тем, что желал обрести почти царскую власть и уравнять в правах казачество и знатнейшие шляхетские роды. Неужто ты, друже Иван, думал, что польские паны чем-то лучше и порядочнее русских бояр? В таком случае вынесенный тебе трибуналом приговор о расстреле развеял это заблуждение... [71] .
71
Согласно условиям Гадячского договора Великое Княжество Русское имело право располагать 60 тысячами реестровых казаков
Но если Выговский был всем плох, отчего Мазепа так часто вспоминает его дела и допущенные ошибки, почему у него возникает все больший интерес к этой трагической личности? Может, оттого, что Мазепа сегодня продолжает начатую Выговским политику и следует по его стопам, теша себя мечтой о создании могучей славянской державы, в составе которой достойное место заняла бы казачья Украина с ее королем-гетманом Мазепой. Но если Мазепа — ученик и последователь Выговского и шагает его дорогой, на ней его подстерегают те же трудности, что заставили Выговского совершить роковые ошибки и привели в конце концов к расстрелу. Тогда Мазепа напрасно мечтает о славе Хмельницкого, Дорошенко, Сирко — ему придется довольствоваться печальной участью Ивана Выговского.