И как ей это удается?
Шрифт:
Назавтра, до того как уволиться, я кое-где навела порядок. Голубиное семейство давно съехало с квартиры — птенцы расправили крылья на стыке весны и лета, — а книги остались. На этот раз я не стала рисковать жизнью, а попросила охранника Джералда открыть окно. Испытание достойно перенесли все книги, кроме «Как научиться управлять временем и своей жизнью: десять способов делать больше, жить лучше». Злополучный том смахивает на пол в пещере: оптимизм названия утонул в птичьем помете.
Род
Он плохо воспринял известие о моем уходе. Я бы даже сказала, очень плохо. Настолько, что его рев достиг ушей Робина Купер-Кларка.
— Кейт драпать задумала! — прорычал Род, когда глава отдела инвестиций, выглянув из-за двери своего кабинета, пожелал узнать причину скандала.
Робин пригласил меня к себе в кабинет. Чего и следовало ожидать.
— Я могу хоть что-нибудь предпринять, чтобы убедить тебя передумать, Кейт?
Создать другой мир?
— Честно говоря, нет.
— Полставки? — предлагает он со знакомой полуулыбкой.
— Я видела, что случается с женщинами, которые соглашаются на полставки, Робин. Во-первых, их считают бездельницами. Во-вторых, отказывают в бонусах. В-третьих, один за другим отнимают фонды, потому что финансы требуют круглосуточного внимания.
Робин меняет наживку:
— Проблема в оплате?
— Нет, во времени.
— Ага. Sed fugit interea, fugit inreparable tempus [30] .
— Если это означает «Не стоит проводить четырнадцать часов в день перед монитором», то я согласна.
Робин обходит стол, останавливается рядом со мной.
— Мне будет тебя не хватать, Кейт, — признается он с трогательной неловкостью.
Вместо ответа я его обнимаю. Думаю, стены «ЭМФ» впервые стали свидетелями подобного жеста.
30
Меж тем бежит, бежит безвозвратное время (лат., Вергилий).
И я покидаю «Эдвин Морган Форстер».
Нахально, через лужайку.
12
Суд по делам материнства
Она больше не боялась суда. Им больше нечего бросить ей в лицо. Все обвинения, которые они могли бы ей предъявить, она давно предъявила себе сама. И потому она стояла перед ними без тени страха, пока не назвали имя следующего свидетеля. Услышав, кто сейчас займет проклятую будку, она поняла, что проиграла. Ей пришел конец. Голова закружилась, она качнулась назад, машинально вцепившись пальцами в спинку дубовой скамьи. Никто не знает ее лучше, чем этот свидетель.
— Суд вызывает
— Будьте любезны назвать свое полное имя.
— Джин Катарина Редди.
— Кем вы приходитесь подсудимой?
— Кэти… Катарина — моя дочь. Я ее мать.
Прокурор не просто стоит, от возбуждения он чуть ли не подпрыгивает.
— Миссис Редди, ваша дочь обвиняется в том, что ставит работу превыше благополучия детей. Как вы считаете, это описание соответствует ситуации, которую вы имеете возможность наблюдать лично?
— Нет.
— Громче! — ухает судья.
Мама повторяет попытку. Нервничая, она теребит золотой браслет.
— Нет. Катарина — преданная мать, работает не покладая рук на благо семьи.
— Да-да, — обрывает ее прокурор, — но, если я не ошибаюсь, в данное время подсудимая не живет с мужем, Ричардом Шеттоком, который оставил ее, заявив; что «она перестала его замечать».
Женщина на скамье подсудимых издает чуть слышный стон: матери неизвестно об уходе Ричарда.
Однако Джин Редди принимает удар по-боксерски и тут же наносит ответный:
— А кто говорит, что семья — это легко? За мужчинами нужен уход, а у женщины еще и дети, и работа! У Кейт столько всего на плечах, что другая просто сломалась бы.
— Миссис Редди, вам знакомо имя Джека Эбелхаммера? — спрашивает прокурор с мимолетной тонкой улыбкой.
— Нет. Нет! — Обвиняемая выскакивает из своего угла и застывает перед судьей. На ней футболка не по размеру, с изображением таксы на груди. — Ладно! Что вам от меня надо? Хотите, чтобы я признала вину? Вы этого хотите? Ни перед чем не остановитесь, лишь бы доказать, что моя жизнь никуда не годится, верно?
— Тишина в зале! — гудит судья. — Миссис Шетток, еще один подобный инцидент — и я обвиню вас в неуважении к суду.
— И отлично, потому что я всех вас глубоко не уважаю, всех до единого в этом зале. — Она плачет, коря себя за проявление слабости.
— Джин Редди, — продолжает прокурор, но свидетельница его не слышит. Она покинула свое место. Она идет к плачущей женщине, обнимает. А потом оборачивается к судье:
— Ваша честь, как насчет вас? Кто вам подаст вечерний чай? Вряд ли вы его себе сами приготовите, верно?
— Ради бога… — мямлит судья.
— Такие, как вы, ничего не понимают в таких женщинах, как моя Катарина. И вы считаете себя вправе ее судить? Стыдно, — говорит Джин Редди негромко, но с силой, которая остановила не одну детскую драку.