… и компания
Шрифт:
«Новый торговый дом Зимлера» – две тысячи франков».
Гийом резко выпрямился. Под бинтами Жозефа промелькнула довольная гримаса. Миртиль не сказал ни слова, но глубоко вздохнул, и глаза его, как рожки улитки, ушли под скорлупу век.
– Можете получить эту сумму сегодня между двумя и четырьмя.
Только увидев смятение своего компаньона, толстяк догадался взглянуть на подписной лист. У карлика того и гляди мог начаться приступ печени, у жирного – приступ астмы. Пришлось выпроводить их. Они удалились, рассыпая на всем протяжении своего пути от конторы до калитки многоречивые восхваления, не забыв помянуть и фабрику, и дом, и баланс, и двор, и решетку, и даже гнедую
Целые полчаса Зимлеры изучали папку с бумагами и образцами, принесенную вместе с письмом. Говорили вполголоса. Выложенные Ипполитом две тысячи франков смутили их душевный покой.
Однако, когда Гийом вышел из конторы и направился в кладовую аппретурной мастерской за какими-то справками, до Зеллера донесся жирный голос хозяина, в котором звучала досада, почти злоба:
– Как будто он не знает, что его товар на десять процентов дороже нашего и что его клиенты могут остаться за нами.
Когда Гийом вернулся, Миртиль, рассматривавший образчики Лефомбера, заявил:
– По большей части здесь сукно для ряс и офицерское. Да еще понадобятся два станка для выработки бильярдного сукна.
Потом составили письмо, причем каждое слово его было жевано-пережевано. Эти люди были ловки в делах, но слова им не давались.
«Многоуважаемый господин Лефомбер.
Мы крайне признательны Вам за те чувства, которые Вы выражаете в Вашем уважаемом письме от 21 сего месяца, и желаем Вам от души, чтобы убытки, причиненные вчерашним пожаром, были как можно скорее возмещены.
Мы ознакомились с Вашим предложением, которое Вы излагаете в Вашем уважаемом письме. Само собой разумеется, мы предоставим в Ваше распоряжение всю нашу фабрику, если только Вы считаете, что мы в силах помочь Вам в теперешних временных затруднениях. Ваше предложение мы считаем естественным следствием добрососедских отношений со всеми вытекающими отсюда обязательствами взаимопомощи.
Однако после внимательного изучения Вашего уважаемого предложения мы сочли таковое для нас неприемлемым: получается так, что взаимная поддержка невольно оборачивается в нашу пользу, и, таким образом, Вы оказываете нам услугу без всяких на то оснований.
Исходя из этого, имеем честь сделать Вам следующее предложение: заказы, перечисленные в документах, которые Вы нам препроводили, будут целиком и полностью выполнены и сданы в срок нашими личными средствами, с соблюдением всех указанных Вами обязательств; прибыль же, полученную от этих заказов, мы разделим с Вами пополам, высчитав эту прибыль на основе себестоимости товара, каковая будет Вам сообщена через сорок восемь часов по каждому сорту.
Если наше предложение Вас устраивает, мы готовы приступить к его осуществлению немедленно после того, как Вы нас известите о Вашем согласии и когда мы договоримся о подробностях.
Примите, милостивый государь, и т. д.
Ипполит Зимлер».
Гийом подал отцу письмо, и тот поставил свою подпись. Письмо тотчас же было переслано через Зеллера господину Лефомберу, где оно вызвало немалое удивление.
Гектор немедленно прибежал к Зимлерам; весь вечер он провел, запершись с Жозефом в кладовой, и, уходя, обнял его и прослезился.
Целых двое суток Зимлеры, не вставая с места, вели подсчеты. В результате половина рабочих Лефомбера перешла на зимлеровскую фабрику, а Гийом срочно уехал за пятнадцатью новыми станками. Миртиль вынужден был раздать часть работы на сторону. Сабурэ-сын, у которого дела шли не особенно шибко, взялся выполнить часть заказов. Он ничего не знал о соглашении между Лефомбером и Зимлером и терялся
Ипполит оказался пророком. Лефомберу пришлось судиться со страховым обществом, и восстановление фабрики подвигалось медленно. Его клиенты остались за эльзасцами. Зимлеры и без этой катастрофы получили бы недурную прибыль, – теперь же фабрика Зимлеров заканчивала год с оборотом в сто пятьдесят тысяч франков и с доходом в тридцать пять тысяч.
XV
Пожар, уничтоживший на две трети фабрику Лефомбера, взволновал весь город. Но две тысячи франков, пожертвованные Зимлерами, потрясли всех как удар грома.
Пожары были не в диковинку для Вандевра. Ни город, ни даже кредит Лефомбера не особенно пострадали от стихийного бедствия. Но над пожертвованием эльзасцев стоило призадуматься.
– Этим эльзасцам пальца в рот не клади, – решило общественное мнение не без досады, но и без особого восторга. Оно приписало себе, таким образом, слова господина Лорилье, сказанные капитану во время знаменитого пожара.
А как обстояло дело в действительности? Колючее молчание Ипполита в течение всех последующих недель – у всякого другого оно было бы проявлением грусти – серьезно беспокоило Сару. Да и молчание, которое упорно хранил, в подражание старшему брату, Миртиль, было тоже весьма загадочным.
– Что с ними такое? – допытывалась Сара у Гермины.
Впрочем, время брало свое: баланс 1873 года рассеял остатки этой загадочной мрачности.
Что это было? Тщеславие? Щедрость?
Вандевр не мог решить столь сложной задачи. Да понимали ли сами эльзасцы – эти люди, «которым пальца в рот не клади», – что происходит? Их этот вопрос не занимал. Ничего не зная о ходивших по городу слухах, Зимлеры жили внешне по-прежнему и рвались с неудержимой силон к своему будущему, – они верили, что предвидеть и знать в их власти.
Дамы Лефомбер нанесли визит госпоже Зимлер. Церемония была обставлена со всею пышностью. Но свидание, начавшееся несколько натянуто, к концу превратилось в пытку для обеих сторон по причине высокомерных манер дам Лефомбер и леденящей натянутости Сары. Может быть, это отчасти объяснялось молчаливой застенчивостью Гермины и духотой тесной залы.
После этого посещения Сара и ее невестка решили, что приличие требует нанести визит мадемуазель Лепленье и отблагодарить ее за присланного котенка.
Впрочем, поспешим оговориться: мысль эта родилась у них не сразу.
Посвятив два воскресенья залечиванию ожогов и игре на флейте в обществе Гектора и еще одно воскресенье целиком отдав Коре, Жозеф пришел вдруг в такое смятение чувств, что отправился за город, прихватив с собой своего дружка Жюстена.
Декабрьский морозец, сгладивший последние следы осенней распутицы, бодрил пешеходов. И хотя оба шли без определенной цели, они очутились на Нантском шоссе.
Калитка усадьбы Планти была открыта. В парке – ни Души. Жюстен умильно посматривал на дядю. Но его хитрость не удалась: Жозеф даже не оглянулся.
У Бюшельри путники решили свернуть на проселочную дорогу. Метров через триста они очутились в лесу, еще свежем и зеленом, хотя деревья стояли почти голые.
– Надо будет побывать здесь летом, – сказал Жозеф.
Жюстен не ответил. Он мечтал, как они придут сюда на рождество. Дядя с племянником шагали по хрустящему покрову мертвых листьев. Из травы выглядывали и тут же прятались запоздавшие фиалки неестественной величины. Пятна света, падавшие сквозь голые ветви, ложились на неувядший еще дрок, и шапки его золотистых цветов сверкали под бледным зимним солнцем.