И корону свою забери!
Шрифт:
— Зубастая, как тут тебе доверять-то самое чувствительное?
Пальцы касаются нутра, плавно проникая внутрь, а меня втягивают в поцелуй втроём. Пытаюсь качнуть бёдрами навстречу, но Россовой сегодня взял на себя роль птицы обломинго, удерживая меня на месте. В сознании вспыхивает горячая искра, принося картинки одна другой развратнее, да и фантазии явно не мои, о связывание никогда не задумывалась раньше.
Сквозь ресницы рассматриваю Костю, у того дёргается уголок губ. Вот же ты какой, мой тихий омут… Ивар фыркает, вызывая волну мурашек. От голоса я окончательно теряюсь, видимо, ещё ловя отголоски проклятия
— Ты первый.
— А выдержки-то хватит, старичок?
— Мне — да, я ж уже не малолетка, у меня гормоны не бушуют.
Костя, невольно подтверждая слова про несдержанность, подхватывает меня под колени, я повисаю на руках Ивара, крепко сжимающего талию. Он проникает немного резковато, выдыхаю от неожиданности и тут же получаю ласковый поцелуй в основание шеи. Обхватываю ногами, требовательно качаю бёдрами.
Магия бьёт в голову, и я понимаю, что определённо мне будет стыдно поутру, но я потребую повторения на свежую голову. А пока впиваюсь ногтями то в одного, то в другого, не различая уже моменты, когда меня поворачивает или когда они меняются. Только по ощущениям в какие-то мгновения опознаю это. Шею, плечи и бедра саднит, но я подумаю об этом завтра.
Прозоровский не выдерживает первым, кончая на спину. Разряде Россового улавливаю по тому, как особенно сильно он прикусывает плечо — сама я уже потеряла связь с реальностью. По телу ласково проходят горячие ладони, слабо пахнет мылом.
— А утром ты ничего не вспомнишь…
— Я требую повторения на чистый разум…
— Будет видно, Яра… Будет видно.
Отключаюсь прямо в душе, оседая на заботливые руки.
К счастью или к сожалению, а по утру я помнила все, о чем и посчитала нелишним напомнить сбежавшим из спальни мужчинам. Прозоровский только совсем по-мальчишески улыбнулся, поворачиваясь к старшему товарищу:
— Ты проспорил. Я же говорил, что она вспомнит.
— А ты ей помог, — Ивар пропустил меня в столовую. — И даже не отрицай этого.
— Так никто и не запрещал.
От такого заявления даже ругаться перехотелось. Перемены в моем настроении не прошли мимо хмурого Левачева, вежливо привставшего при виде меня. Он держался, но было видно, что обрыв связей со столицей прошел болезненно. А уж когда вскрылось, что его супруга смогла обойти магическую клятву и ребенок, к которому он был привязан все душой, оказался не его… Подкосило его сильно. И судя по всему проблема была не только в общем угнетенном состоянии, слишком уж тревожно Россовой на него косился, но с разговорами не лез.
Олег же как будто чуть посветлел лицом, хотя глубокие тени под глазами делали эту тень улыбки жуткой. Я подсела к нему, не зная, как заговорить. Да и что я тут могу сказать — жизненный опыт мой сплошь теоретический. Ладонь мага лихорадочно горячая даже по их меркам, кожа сухая как бумага, а пульс такой, что его даже нащупывать толком не надо. Даже, кажется, пальцы слегка дрожат. Прислуга молча сервирует завтрак, растворяясь за пределами помещения.
— Может, пойти прилечь? Мне не нравится твое состояние…
— Я бы вообще под стазис его уложил, — по недовольному тону князя было ясно, что тема эта уже поднималась, но без результата, — ехать неделю, а так хоть переживать не придется. А на месте на источнике и подлечим…
— А есть смысл?
Невольно
Перебивала происходящими событиями, раздувала из проблеском эмоций что-то яркое. И пила снотворное, чтобы не накручивать себя перед сном. Главное, чтобы меня не прорвало невовремя, это будет край. И с Черновым я бы поговорила.
Пользуясь тем, что все свои, опускаю голову на плечо застывшего изваянием мужчины. Слов в голове не особо много, но зато мотив идет на ум сразу.
— Я знаю ты сломан,
Сломан как я…
Все вздрагивают, а мне приходится натягивать петлю, удерживающую мои слезы. Не реветь. Не смей, Ярослава, это не повод для слез. Трясет, но кого из нас двоих — не понимаю. И сильнее начинаю дрожать под взглядом Россового. Косте хватает короткого прикосновения к моему разуму — не открытому даже, а распахнутому — чтобы одним тычком заставить его отвернуться и самому отвести глаза. Становится чуть легче, а от наигранной "слепоты" даже немного смешно.
Оттаивает и Олег. Аккуратно перетягивает к себе на колени, сжимая так, что вдохнуть не получается. Тишину нарушает только звук то и дело опускаемых на блюдце чашек. А потом у меня получается сделать вдох, но он выходит слишком глубоким, я замираю, чтобы в следующий миг все-таки дать волю слезами. Тихим, даже Левачев бы их не заметил, если бы я не начала вздрагивать слишком сильно, совершенно неаристократично шмыгая носом. Он только погладил меня по волосам, пробормотав что-то похожее на "ребенок". А мне сейчас действительно хотелось куда-то, где спокойно. Как в первые годы детства. До школы примерно. Сбоку раздался хмык:
— А кому-то другому, Ивар, ты бы сейчас попытался бы по лицу проехаться, совершенно плебейским методом, кулаками.
В отражении в оконном стекле было видно, как Россовой просто пожал плечами. Я же невольно задумалась, как моё поведение выглядит со стороны, лицо и шею залило краской.
— Перестань себя накручивать, — Левачев протянул руку, убирая выбивушюся прядь и кончиками пальцев проходясь по пылающим щекам. — Рамками нормы у магов очень гибкие, все-таки вопросы сохранения дара иногда и не такие варианты подбрасывают. Да и вообще…
— Пока тебя не поймали — можно все. А по нынешнему законодательству ловят только за особо тяжкие. Излишним же морализаторством выходцы из низов обычно страдают, и то только первые три поколения, пока давление магии не прижмет, — вклинился Костя, поворачиваясь ко мне.
Да вот умом я это понимаю, из рассказов окружающих тоже, но воспитание из прошлого мира не позволяет принять это так просто. Хотя и есть подспудное ощущение того, что я поступаю правильно. Что ещё будет правильным — после завтрака, конечно же — так это возвращение к обучению, хотя бы теоретическому, раз есть такая возможность.