И маятник качнулся…
Шрифт:
— Истинно так, молодой человек! Второе окно от угла дома, видите? Створки чуть приоткрыты...
— Вижу, — кивнул я.
— Вы... вы примете моё приглашение? — В голосе старика прорезалась надежда. Совсем юная, слабенькая, невинная. Разве можно обманывать столь искренние и чистые ожидания? Нельзя. Самому же потом будет стыдно. К тому же, обижать стариков и детей — последний грех, которым я позволю запятнать летопись своей жизни.
— Пожалуй. — Вздох получился тяжёлым, но искренним.
— Я вернусь в комнату и буду ждать вас там. — Теперь он старательно прятал радость в дрожащих уголках
Выждав положенное время, я проследовал в указанное место, предварительно убедившись, что мои перемещения по двору не привлекли лишнего внимания. Залезть в окно было делом нескольких вдохов, и вскоре мои ноги коснулись грубо оструганного дощатого пола, а взгляд с интересом пробежался по обстановке комнаты.
Так, сундуков и тюков с товарами не наблюдается. Следовательно, мой старичок не промышляет оптовой торговлей. Оружия и склянок с ядами на виду тоже нет. Значит, если и душегуб, то глубоко законспирированный: обычно на постоялых дворах такие люди не скрывают своей принадлежности к свите Вечной Странницы. Спросите почему? Ответ гениально прост: ни один здравомыслящий негодяй не сунется под горячую руку к человеку, избравшему своим занятием Жатву. Впрочем, от дураков, как известно, защиты не существует...
Пока я пытался понять, почему принял странное приглашение, старик плотно закрыл окно, сдвинул занавеси и жестом предложил мне присесть за стол.
— О нет, спасибо! Я, знаете ли, в последнее время слишком мало двигаюсь, чтобы лишний раз греть седалище... Давайте перейдём к делу.
— Не смею перечить столь великодушному предложению, — улыбнулся старик, устраивая свои тощие кости на внушительных размеров подушке, заботливо водружённой поверх удручающе-жёсткой скамьи.
Теперь, при свете свечей, я наконец-то мог хорошо разглядеть человека, который вознамерился вплести нить своей судьбы в тот рваный ковёр, по которому вынужден скитаться ваш покорный слуга.
Смуглая кожа, изборождённая морщинами, по числу и глубине которых можно много сказать о прожитых годах. Кожа, не бледнеющая даже вдали от знойного дыхания пустыни... Крючковатый нос некогда, разумеется, называли «орлиным». Цепкий взгляд блестящих тёмных глаз, прячущихся под благородным утёсом высокого лба, уверен, был способен в прежние лета смутить любую девушку... Впрочем, если я прав и старик внимательно и любовно следит за своим здоровьем, на месте девушек... я бы опасался. Мудрой зрелости трудно отказать. Да и не следует отказывать... Эй, куда это забрели мои непослушные мысли?! Ну-ка, быстро — домой!
— Не хочется прерывать ваши размышления, молодой человек, но времени так прискорбно мало... — Старик покачал головой, притворно сожалея о том, что расстроил моё свидание с парой-тройкой умозаключений, и я поспешил его успокоить:
— Я вас слушаю, дедушка. Обещаю не отвлекаться.
— Ах, молодость, молодость... — мечтательно улыбнулся старик. — И я вас понимаю: рыжие локоны бойкой прелестницы не дадут покоя даже старым костям...
— Я вовсе не... — Фрэлл, как глупо! Сказать, что я разглядывал прячущегося за сеткой морщин чёрнобрового юношу с горящим взором, а не перебирал в уме достоинства совершенно не интересующей меня... Тьфу, не интересующего! Нет, не буду
— Итак? — Пришлось даже прокашляться.
Старик понимающе ухмыльнулся, но не стал развивать тему «прелестницы»:
— Видите ли, я попал в весьма затруднительное положение... У меня назначена встреча с покупателем...
Ах, так мы всё-таки купцы! Тем легче. Но только — с одной стороны. Торгаш ещё опаснее убийцы: жизни можно дарить и отнимать, а вот души... Души покупаются и продаются. Впрочем, в этой сфере мне ничего не грозит: на такое сокровище, как моя страшненькая и убогонькая душа, мало кто позарится.
— Особый покупатель, — продолжал старик, — и товар ему предназначен особый... Но дело в другом. Я — старый больной человек, и, хотя много повидал, не стремлюсь поскорее проститься с суетой мира, потому меня сопровождает помощник...
— Телохранитель, — уточнил я.
Старик согласно кивнул:
— Не только, но в целом вы правы... К сожалению, мой помощник не в состоянии выполнять наиболее необходимые сейчас обязанности.
— Что так? — интересуюсь из вежливости.
— Некий недуг... — замялся старик. — Расстройство...
— Понятно, — я махнул рукой. — Листья паутинника пробовали?
— О, разумеется, но поскольку всё произошло совсем недавно, они ещё не успели оказать своё целительное воздействие...
— Недавно? — ваш покорный слуга задумался, перебирая в памяти прошедшие дни. — В гостинице достославного Сеппика останавливались?
— Да... — растерянно признал старик.
— Не надо было пить местный эль. Уж не знаю, на какой воде его варят... Или — какой разбавляют... Но выворачивающий наизнанку стойкий... ммм, стойкое расстройство организма гарантировано. Однако вы ведь пригласили меня не для консультации по вопросам лечения беспечных путешественников?
Моя ирония заслужила одобрительный кивок.
— Разумеется, молодой человек! Мы как раз подошли к самому делу. Я прошу вас занять на несколько часов место моего помощника.
— Дедушка... — Я помолчал, подбирая слова. — ваша просьба понятна, спору нет. Но я не вижу причин, почему вы так легко соглашаетесь доверить свою безопасность человеку, которого видите первый и последний раз в жизни!
— Молодой человек... Я так давно живу на этом свете, что научился различать то, что кроется за масками лиц и узорами слов. Позвольте заметить: вы, может быть, и не благородный рыцарь, но не откажете в помощи тому, кто в ней нуждается. Разве я не прав?
Я отвёл взгляд в сторону. Ты попал в самую точку, старик. Не откажу. Не могу отказать. Тысячу раз клял и буду клясть себя за эту мягкотелость... Ну почему, почему, фрэлл подери?! Это же так просто: повернуться и уйти. Так просто... Но совершенно невыполнимо, когда видишь мольбу в чужих глазах.
Однако есть несколько препятствий на пути к осуществлению надежд почтенного старца:
— Дедушка, я не хочу упрекать вас в невнимательности, но... Неужели вы не заметили? Моё лицо... не слишком подходит для демонстрации в приличном обществе. Кроме того... — распахиваю ворот куртки, — я не волен распоряжаться собой.