И на земли мир…
Шрифт:
Когда гроб лежал на поперечинах над вырытой могилой, от него исходил еле видимый тихий, туманный свет. Многие видели его и удивлялись: откуда взялось это чудное свечение?…»
Светлая проза Павла Кренёва даже противоречит его же собственной официальной биографии. Прочитав его биографию, и от его прозы ждёшь нечто в духе боевиков.
Он выпускник Суворовского военного училища, факультета журналистики Ленинградского государственного университета, окончил аспирантуру Академии безопасности России, стал кандидатом юридических наук, дослужился до высших званий и высоких чинов, преподавал в Академии безопасности, занимался научной работой и руководил группой научных сотрудников
И молодец, что не стал: одним хорошим писателем на Руси стало больше. Не верю я, что перед губернаторами открывается дорога в большую литературу. Да и офицеры, занимающие высокие государственные посты, как правило, в литературу не рвутся.
Другая судьба была предназначена свыше нашему герою, от другой своей биографии он идёт. Официальная биография Павла Григорьевича Поздеева (это его настоящая фамилия) лежит где-то в спецархивах, а я же пишу о своём друге, северном земляке, русском писателе Павле Кренёве, родившемся в деревне Лопшеньга, на Летнем берегу Белого моря 28 октября 1950 года. Повести и рассказы из книги «И на земли мир…» посвящены жизни на русском Севере, и написаны они с точки зрения так называемого «простого человека».
Павел Кренёв – из коренных поморов. Вот и писательский псевдоним он взял самый что ни на есть поморский – Кренёв.
Сам автор считает: «Мой творческий псевдоним происходит от прозвища моих исконных предков. Дело в том, что слово „крень“ на архангельском, поморском наречии означает твёрдую, извилистую древесину, которую сложно, а то и невозможно перепилить, расколоть. Мои пращуры получили такое прозвище, потому что были они сильными, крепкими мужиками. Вообще, это слово у нас на Севере применяется к людям упорным, упрямым. Я доволен своей новой фамилией, потому что она связывает меня с родовыми предшественниками, питает меня древней поморской волей-волюшкой, наливает силой-силушкой…»
Павел Кренёв и его старший друг Владимир Личутин
Павел рассказывает о своих земляках: «…Заметьте, даже от выражения „коренной помор“ веет былинной крепостью, кондовостью и креневой силушкой.
Их трудно обидеть, потому что народ этот не очень-то обидчивый, однако крикуну и хулителю, высказавшему ему ненароком незаслуженную ругань, лучше поскорее унести прочь свою нелепую голову.
Это хорошие и рачительные хозяева, умелые и мастеровые. Каждый помор умеет сшить себе карбас, связать и наладить снасть и на своём карбасе и со своей снастью выйти в открытое море на рыбный и зверовой промысел.
Поморы – последние носители былинного, затерянного, считай, полностью древнейшего уклада Северной Руси, его самобытнейшего языка, который и не сказывался-то совсем, а выпевался в удивительной, былинной, разговорно-песенной вязи народных поморских сказительниц. Живущий доселе на берегах Белого моря народ каким-то чудом пронёс через все лихолетья, бесчеловечные опыты тех, кто душил и разрушал Россию „до основанья“, хрустальные частицы подлинной народной культуры, языка и исторического опыта.
Слава Богу за то, что он дозволил мне родиться
Его родовое сознание оказалось сильнее, по пути Юлиана Семёнова он не пошёл. Зато он прекрасно и естественно пишет о зверье и птицах как о самодостаточных участниках Божественного мирозданья, равных человеку. Его память напоена древнейшей культурой русского Севера. Как говорит писатель, ему не нужно ездить в этнографические экспедиции, чтобы собрать материал для своих книг. Он весь полон поморским духом, погружён в историю русского Севера. Павел построил на свои деньги в своей деревне церковь, организовал Казаковские чтения (Юрий Павлович Казаков – автор книги «Поедемте в Лопшеньгу»).
Мне в книге рассказов и повестей Павла Кренева «И на земли мир…» зачастую интересен даже не сам автор, которого я и так хорошо знаю, а герои его поморской прозы: дедушко Павлин, дядя Вася, Трофим… Впрочем, половина его героев – это не люди, а северные звери, тюлени, глухари, лебеди, рыси. Все они весьма и весьма самобытны. По рассказам видно, как автор не выпячивает себя и свою позицию, а абсолютно естественно включает их в канву повествования, и герои его как бы подчиняются не воле писателя, а самостоятельно идут от жизни. К тому же одни герои – поморы, охотники и рыболовы – иногда остро конфликтуют с другими его героями – тюленями, лебедями, глухарями, в результате чего случается гибель и тех и других.
В рассказах о животных писатель явно на стороне животных, и мы ненавидим Охотника, убивающего такого хорошего глухаря Пеструху, ненавидим убийцу лебедя Свана, любим тюленят Беляка и Пятнышко, спасших начинающую зверобойку Аню. Вот уж жестокий промысел: гренландские тюлени-самки никогда не бросают своё потомство, и потому на зверобойных промыслах в добыче почти нет самцов; они, почуяв промысловиков, сразу бросаются со льда в море, остаются только самки и их детёныши. Их сало и мясо спасли в голодные военные годы от гибели и Архангельск, и другие северные города. Потому и стоит в Архангельске памятник самке гренландского тюленя – утельге.
Как совместить правду убиваемой природы и правду охотников?
И вот уже в повестях и рассказах Кренёва о самих охотниках мы соглашаемся с суровой правдой жизни промысловиков. Это даже не забавы охотников-любителей, убивающих всё живое, лишь бы потешить свою страстишку. А рассказ о людях, всю жизнь живущих этим суровым, и тяжёлым, и кровавым промыслом, это основной доход для жизни всех поморских сёл. И все эти дяди Трофимы, дяди Васи живут в прозе Павла Кренёва, потому что он их взял из жизни, из своего поморского детства.
И потому Павел Кренёв – самый настоящий народный писатель. Как и его старшие северные собратья: Фёдор Абрамов, Василий Белов, Владимир Личутин…
Это часть истинно народной литературы, которая чудом дожила до нашего времени.
Да и во всей мировой литературе именно глубоко национальные писатели определяют её развитие, демонстрируют и народный язык, и народные характеры.
Тот же американский писатель Торнтон Уайльдер писал, что литературный стиль и все словесные эксперименты – это нечто вторичное для писателя: «Смысл литературы есть код сердца. Стиль – лишь обиходный сосуд, в котором подаётся миру горькое питьё». Самое главное для Павла Кренёва – просто рассказать о простом, добраться до поморского космоса, до северного народного человека.