…и навсегда забыть Эдем
Шрифт:
— Зачем вы мне все это говорите, доктор? — спросил я. Почему-то страшно было слушать его бас и свое молчание.
— Не могу же я беседовать с зеркалом, — сказал он. — Нужно же мне кому-то все это говорить. К тому же вы — один из тех, кто вовлечен в происходящее, а не наблюдает его со стороны, подобно мне. Кстати, я и о Густавсоне на Землю не докладывал.
— Что с ним?
— Ничего страшного, с ним все в порядке. Выбитые зубы и синяки не в счет. Он там с кем-то сцепился из-за Ранти. Вы ведь знаете этот обычай?
Я знал этот обычай — поединок, в котором
— И кто же выиграл?
— Выиграл Эрик, — сказал доктор. — Хотя противник, говорят, был редкостный битюг… Ребров, меня вот что еще интересует: когда вы думали о Ланте и об Ирине, у вас никогда не возникало мыслей вроде: «Какое он имеет право волочиться за нашими женщинами, грязный дикарь?»
Я стоял и смотрел в окно. За прозрачным, почти невидимым стеклом — огромное голубое небо, над лесом вдали расплывается розовая каемочка восхода, и я поймал себя на том, что хочу без оглядки бежать отсюда, к пестрым роям гравилетов над белыми городами, к свистящим мягко поездам монорельса, огромным мостам, огромным автоматическим заводам…
— Да, — сказал я. — Я стыжусь таких мыслей, но они были. Вы считаете, что мне нужно лечиться? Когда у землянина двадцать второго века появляются подобные мысли…
— А кто вам сказал, что вы сейчас живете в двадцать втором веке? — вкрадчиво спросил доктор Ал-лертон. — Никто не знает номера века, в котором мы в данную минуту живем, и вряд ли это номер двадцать два…
— Чего вы боитесь, доктор?
— Я боюсь, что никогда не смогу понять, чего же мы все боимся…
— Я…
Меня прервал резкий стук в дверь.
— Ко мне так никогда не стучат, — сказал доктор. — Скорее всего, ищут вас. Войдите!
Дверь распахнулась. Гурский с порога резво мотнул головой, приглашая меня выйти. В дверях я обернулся. Доктор Р.Т.Н. Аллертон быстро отвел глаза, и я, никогда не считавший себя знатоком хитроумных тайников человеческих душ, с нереальной четкостью представил, как он, едва за мной захлопнется дверь, сядет за необъятный полированный стол и долго-долго будет смотреть в пустоту…
— Что? — спросил я. — «Тореадор» на орбите?
— С Яной беда, — сказал он. — Пошли.
— Что случилось?
— Пошли, говорю! Кто запер оружейную?
— Начальник, когда улетал. Что случилось?
Он пошел впереди, рассказывая на ходу, и я не узнавал его голоса.
Яна частенько отлучалась к своим озерам, насыщенным реликтовой, нигде больше не сохранившейся жидкостью, уезжала на двое-трое суток, и никто не беспокоился, помня о кодексе. Как и прежде, она отправилась туда верхом, и вечером на обратном пути столкнулась с тремя лоботрясами из Вауле, деревни Ланта — я кое-что
В тот вечер они опять напились и шатались у брода, скорее всего, прицеливаясь к чьей-то верше. Там, у брода, и встретили Яну. Они держали ее в своей развалюхе до рассвета, к утру окончательно перепились, и ей удалось бежать. Вот и все. Случай с точки зрения местного права гнусный, но отнюдь не беспрецедентный…
Я рванул дверь, и меня оглушил яростный гомон. Никто не обратил на меня внимания, они орали, перебивая друг друга, но бас Чака перекрывал все — он стоял у карты, на которой проведенные световым карандашом красные стрелы зловеще протыкали Вауле…
— Четыре вертолета идут конвертом, — рычал он. — Левый передний поджигает посевы, левый задний обрабатывает хибары стрекки, с обоих правых выбивают скот. Амбары я спалю с первого захода. Чтобы горшка целого не осталось, пусть поживут в пещерах!
— Оружейная заперта, — бесстрастно бросил Ма-лисов. — Мы можем рассчитывать только на личное оружие.
Из кармана его рабочих брюк торчала рифленая рукоятка — как и у остальных.
— Ну, дверь мои роботы в два счета выломают…
Из-за стола поднялся Вундис, и наступила пронзительная, как ультразвук, тишина. Слепо отбрасывая ногами стоявшие на пути стулья, он подошел к Чаку, остановился на расстоянии удара и сказал ему в лицо:
— Жечь посевы? И только? Может быть, заразить оспой одеяла, как встарь? А скальпы, с ними как, снимать или нет, объясни-ка! Ох ты, парнишка из Техаса…
— Я из Миннесоты… — пробормотал Чак.
— Генетическая память, а? — вряд ли Вундис расслышал его уточнение. — Парни из Техаса, в голубых мундирах и великолепных стетсонах, с кольтами и винчестерами, вы стояли, подбоченясь, над трупами… Хорош только мертвый индеец, да? Только я живой индеец, и если ты не перестанешь, я забуду, что нынче двадцать второй век…
— Нет, ты погоди. Ты погоди. — Гурский обошел меня, словно неодушевленный предмет, ухватил Вэша за плечо и развернул лицом к себе. — Ты не туда гнешь, Вэш. Скажи, как насчет меня? У нас с тобой, по-моему, нет счетов времен фронтьера? Ведь правда, нет? Тогда давай конкретизировать без оглядки на земное прошлое. Предположим, что мы — не мы, а жители соседнего селения, которые узнали, что трое подонков надругались над нашей девушкой. Как мы поступим?
— Запалим Вауле с четырех концов, — сказал Малисов, и остальные одобрительно заорали.