И небеса пронзит комета

Рой Олег Юрьевич

– Подожду, – буркнула я и начала выбираться со стоянки.

14.12.2042. Город.

Кафе «Лореляй». Макс

Работы у меня в последние месяцы изрядно прибавилось. Меня это не слишком беспокоит, мне, как я уже говорил, нравится выматывать себя до усталости. Другое дело, что стало больше работы специфической: предотвращение самоубийств, разрешение конфликтов и тому подобное. Чужая боль тоже боль, и у меня на душе уже не так спокойно и легко, как раньше. Меня мучит страх, что все это будет нарастать и нарастать, пока наконец

не сорвется, как лавина. И я ничего не смогу сделать, не смогу никому помочь.

Еще и мать что-то совсем расклеилась. Правда, она крепится изо всех сил, делая вид, что все в порядке, но я-то чувствую, что все это только маска, а на самом деле ей очень плохо. К врачам мать обращаться категорически отказывается. И никакие уговоры не помогают. Не волоком же ее тащить в клинику?

Откровенно говоря, только теперь я начинаю понимать, что такое усталость неприятная. Я устал чисто психологически. Наверное, именно в таком состоянии люди начинают пить и вообще пускаются во все тяжкие. Но мне, разумеется, такое и в голову не приходит. В конце концов, теперь от меня зависит еще больше. И я до сих пор виню себя, что не был в городе в день «Д», когда моя помощь была просто необходима.

Сегодня у меня день посещения клиники. Ойген теперь большая шишка в Корпорации Ройзельмана и его днем с огнем не сыщешь. Занимается мной новенькая, молоденькая девушка, миловидная брюнетка, с которой у меня завязался небольшой романчик без особых обязательств. Теперь с этим стало еще проще. Кажется, институт семьи постепенно сходит с наезженных рельсов, медленно, как в рапиде, летя под откос. Неужели раньше он держался только на деторождении, а все разговоры о высоких чувствах – не более чем красивая обертка? Не знаю, но мне неприятно так думать.

Да, Ойгена теперь возле меня практически нет, но зато есть Феликс. Он стал настоящим фанатиком – целыми днями и чуть ли не ночами торчит у себя в лаборатории. Он, видите ли, задался целью сделать то, чего не смогли все ученые Земли, вместе взятые, – выяснить, в чем же причина постигшей нас катастрофы. И не щадит ни себя, ни тех, кто рядом, заражая своей одержимостью. О, я всегда говорил, что в этом petit monstre [17] живет невообразимое упрямство, разве что под внешней оболочкой застенчивости его не так легко разглядеть. За эти недели Феликс осунулся, еще больше отощал, но глаза его горят, а сам он стал как-то увереннее, жестче… взрослее, что ли?

17

Petit monstre (фр.) – маленькое чудовище.

Поэтому, выйдя из клиники после необходимых процедур у Терезы, как зовут моего ангела в белом халате, я двинулся к исследовательскому корпусу, на ходу вызывая своего друга. Мне пришлось минуты три уговаривать его оторваться от работы и сходить пообедать. Чтобы сэкономить время, он, хотя в его корпусе довольно неплохой буфет, брал с собой из дому бутерброды. Но я-то знал, чем можно соблазнить этого аскета – пивом с морским коктейлем, до которого (до коктейля, а не до пива) Феликс был очень падок.

Кстати, с деньгами у меня теперь не просто хорошо, а прекрасно: Корпорация Ройзельмана с какого-то перепугу повысила мои регулярные выплаты в два с половиной раза. При этом никаких прорывов в борьбе с моей болезнью (что-то я

уже начинаю сомневаться в ее существовании) не было видно. В общем, странно, но мне как-то все равно. Впрочем, у Ройзельмана с его изобретением, о котором я, как и большинство обывателей, признаться, имел весьма смутное представление, дела шли как нельзя лучше, так что он мог это себе позволить. Еще бы, его Корпорация – этакий монстр, протянувший свои цепкие щупальца по всему миру, – стала по сути отдельным государством, со своей экономикой и промышленностью, со своей полицией и даже армией. Не знаю, насколько все это законно, но сил, способных противостоять этой экспансии, на горизонте как-то не наблюдалось. Не могу сказать, чтобы мне все это нравилось, но, с другой стороны, я не специалист – может, так оно и надо. И уж точно не в моих силах что-то изменить. Вот повкуснее угостить Феликса (может, от содержащегося в морском коктейле фосфора, якобы страшно полезного для мозга, у него какие-то новые идеи зародятся) – это я могу, это пожалуйста.

Феликсу, пока я его дожидался, позвонила желающая пообщаться Рита. Вот уж воистину, где густо, где пусто. Я почти уже решил самоустраниться, но Феликс заявил, что все, мол, в порядке: во-первых, пора нам уже и познакомиться, во-вторых, я ничуть не помешаю, поскольку мешать, собственно, нечему.

– Я, честно говоря, до сих пор не пойму, что нас связывает, – довольно угрюмо говорил он, пока мы шли к набережной. – Никаких таких вспышек, как в книжках пишут и в кино показывают. Но когда долго не видимся, я скучаю. И, кажется, она тоже.

– Возможно, это и есть любовь? – спросил я.

Феликс пожал плечами:

– Мне всегда казалось, что любовь – это что-то другое. Любовь – это когда сердце горит, а в разлуке тоскуешь так, что через полмира бежать готов. – Он вдруг остановился. – Постой, а ты что, никогда не влюблялся?

Я отрицательно покачал головой.

– Но у тебя же были девушки! – Феликс был явно изумлен. – Ты же встречался с кем-то, я помню.

– Ну, так я и сейчас встречаюсь. Понимаешь? Встречаюсь. И все. Сердце у меня не пылает, с ума в разлуке не схожу и от поцелуя, как пьяный, не шатаюсь.

– Странно…

Я пожал плечами:

– Должно быть, я не встретил еще ту, единственную.

Феликс приостановился, посмотрел на меня задумчивым взглядом, а потом кивнул:

– Вот, боюсь, и Рита у меня не та, единственная. Ну да ладно. – Он тряхнул головой (его характерный жест, в котором есть что-то лошадиное). – Да и не об этом сейчас надо думать. Тут в мире черт-те что творится, а мы про любовь. Любовь – не любовь, про другое думать надо.

– Вы что-то уже нарыли? – спросил было я, но в этот момент Феликс увидел Риту, и вопрос остался без ответа. Впрочем, мне кажется, что ответ все равно был бы отрицательным.

Рита мне понравилась: стройная, темноволосая, резковатая, но неуловимо грациозная в каждом движении. Многие сказали бы, что излишне худая, но это дело вкуса. И сногсшибательной красавицей ее назвать было нельзя – я таких не люблю, ходят, как памятник самим себе. Рита же была просто очень симпатичная девушка. Не модельная, а живая. Говорила она четко и не по-женски лаконично и жестко, и когда говорила, смотрела собеседнику прямо в глаза. Это мне тоже было по душе.

Взяв пиво и большую тарелку с морским коктейлем, мы приступили к трапезе. Незаметно разговор свернул на нынешние изыскания Феликса, и я опять повторил свой вопрос.