i-o
Шрифт:
Мои руки пылали от стекавших по ним ручейков крови, изнывали от желания заполучить в свое распоряжение что-нибудь, что можно было бы насиловать и перекраивать.
Но, как только все эти грезы развеялись и растаяли в моей голове, я заметил пару глядящих на меня глаз, а ниже — шевелящееся ротовое устройство. Я заглянул во мрак за решетчатым потолком (пот струился по моему лицу, грудная клетка беспорядочно вздымалась) и с деланным удивлением взглянул надзирателям прямо в глаза.
Свет сверкнул на металле их планшеток, и надзиратели тут же растворились в темноте.
Я остался наедине с уже
Следующая заготовка прибыла в положенное время, и я проследил за ней, как и было предусмотрено моими обязанностями.
В моей голове промелькнула тень воспоминания о том, чем она могла бы стать.
В конце смены я спустился по рампе, которая теперь выполняла ту же функцию, что на моем прежнем рабочем месте выполняла металлическая лестница, и обернулся с головы до ног в одеяла.
Мне снилось, как я переплываю океаны ртути, преодолеваю изгороди из колючей проволоки, спускаюсь в печи, наполненные расплавленным свинцом.
Прежде я никогда не видел снов.
Вскоре я снова стоял на рабочем месте, весь дрожа от предвкушения того момента, когда появится первая заготовка, думая не о том, что сделаю с ней, а о том, что мог бы с ней сделать. Никогда мне не было так радостно и весело, как в тот день.
Я снова ухватился за протянутую передо мной трубу, постоянно сжимая и разжимая пальцы и не отрывая от конвейера широко открытых глаз.
Но что-то было не так.
Я слегка разжал хватку и наклонился вперед, поближе к ленте.
Символы продолжали скользить передо мной, но я видел, что они больны.
Они неуклюже струились тонкой струйкой, метались из стороны в сторону, гасли, исчезали прежде, чем я успевал понять, что они означают.
Я осторожно потрогал металл пальцем, и волна холода тут же прокатилась вверх по моей руке.
Я посмотрел на пластиковые шторки, осознав, что я стою здесь уже целую минуту, а ни одна заготовка так и не появилась. Первая должна была прибыть сорок пять секунд назад. Прежде я никогда не сталкивался с такими задержками.
Надо мной раздался такой звук, как будто потолок прогибался под воздействием тяжести.
Посмотрев вверх, я увидел столько надзирателей, сколько мне никогда еще не доводилось видеть за все смены вместе взятые. Склонившись так, что их планшетки образовывали нечто вроде пирамиды, они внимательно наблюдали за мной.
Я нанес оскорбление машине.
Я догадался об этом по движению их ротовых устройств.
В этот момент звук стал более отчетливым, и я понял, что это визг стальных сверл, пробуравливающих стены и пол сразу в нескольких местах; звук стал очень громким, когда показались сами сверла — металлические стержни трех дюймов в диаметре и на глазах выраставшие в длину. С их концов хлопьями летела ржавчина, они надвигались на меня, и тут до меня дошло, что бежать некуда. Схватившись за трубу, я склонился над лентой конвейера, и тут первое из них уткнулось мне в туловище пониже лопатки.
Затем с легким стрекотанием из сверл выдвинулись вращающиеся лезвия с различной формы зубцами; коленчатые соединения удерживали их на основаниях, предоставляя при этом полную свободу движения.
Предательство, совершенное мной по отношению к машине, было серьезным, и я уже и сам хотел, чтобы изобилие проектов сборки, рождавшихся в моей голове, наконец иссякло, но было уже слишком поздно. Я не мог совладать с тем, что выпустил на свободу. Пока меня демонтировали, я следил за теми, кто следил за мной сверху, и улыбнулся, потому что я понял, что они не знают, где находится мое устройство, и даже не знают, какими свойствами оно обладает, потому что его придумал я, а не они, — а разгадать мой замысел они не могли.
Я приходил в себя медленно и частями, потому что мое тело было разделено на фрагменты различного размера лезвиями, шипами, зазубренными ребрами и прочими приспособлениями, которые были привлечены в ту ночь к исполнению важной задачи — разборки меня на составные детали.
Поэтому последующее я помню отрывочно, и память моя залита потоками крови:
› кусок за куском бросают па ленту конвейера (она тоже когда-то была наказана за свое предательство)
› пластиковые шторки обвивают меня, затем уступают мне дорогу
› огромные трубы тянутся надо мной
› сотни одинаковых рабочих
› место, уставленное чанами, в которые меня скидывают и растворяют
› чаны, содержимое которых выливают на ленту конвейера
› в них остаются огромные сгустки органики, которую
также отправляют на переработку
› добавляют к ней что-то
› мутация
› затем комплектация — так это у них называется
Именно тогда я постиг предназначение нашей фабрики и что представляет из себя продукция, которую мы все изготовляем, не имея о ней ни малейшего понятия.
Мы изготовляли рабочих для работы на нашей фабрике.
Пока отдельные части меня еще подвергались растворению в чанах, другие уже ползли по конвейеру, где мои товарищи по цеху распинали меня на тестовых стендах или приваривали к моему остову гидравлику. Каждый из них присоединял ко мне что-нибудь новое, один полировал меня, другой зачищал мои грани, третий смазывал мои сочленения — пока наконец я не прошел через огромное, пустое помещение, другая часть которого терялась во мраке, и не вышел из него нагим, возрожденным к новой жизни и полностью укомплектованным, если не считать одной важной детали.
Дрожа от холода, я посмотрел вперед и увидел там ту же самую толпу надзирателей, которая дала фабрике команду подвергнуть меня повторной переработке — их ноги-опоры сплетались между собой, так что надзиратели казались единым многоголовым организмом.
На бетонном полу передо мной лежала одинокая блестящая трубка.
Недостающая деталь моего механизма.
Я прикоснулся к левой стороне груди и запустил палец под мышцу: она легко приподнялась, обнажив красное, влажное отверстие, на дне которого лежало мое неподвижное сердце. Я засунул трубку в отверстие, надавив на нее кончиком пальца. И мгновение спустя мое сердце уже билось в одном ритме с пульсом фабрики.