i-o

Логан Саймон

Я заглянул существу прямо в глаза.

Вскоре мои товарищи начнут вылезать из своих убежищ.

Мои глаза саднило от увиденного. Я ждал, что скоро стану добычей существа, потому что оно продолжало сдавливать мое убежище все сильней и сильней.

Затем вспышка прорезала воздух и раздался какой-то визг. Это был звук лопающейся резины — убежище лопнуло, и горячий влажный воздух ворвался внутрь, отбросив меня к дальней стенке. Я увидел восемь суставчатых конечностей, мелькнувших в воздухе, и сжался, ожидая испепеляющего электрического удара, но все вокруг было спокойно. Воздух пах гарью. Прохождение импульса завершилось в положенное время.

Я

лежал, прислонившись к ржавой трубе; с обеих сторон от меня разверзлась пропасть глубиною в восемьсот футов. Капли дождя и пота струились по моему лицу.

Я заглянул в глаза коаксиальному существу и понял, что никогда еще не был так близко к смерти, как сейчас. Существо шевелило жвалами, по обе стороны его морды торчали в стороны какие-то отростки, похожие не то на кости, не то на пневматические цилиндры. Кожа, обтягивавшая череп, потрескивала от бегающих по ней искр.

А затем оно бросилось на меня, широко разинув пасть, и мне ничего не оставалось, как только откинуться назад, слетев с трубы, и упасть в холодный, пустой, пронизанный статическими полями воздух.

Я помню лица некоторых моих товарищей, мимо которых я пролетал, задевая в падении растяжки, сворачивая на лету нерабочие разрядники, а коаксиальное существо гналось за мной, пока его конечности не застряли в решетчатой платформе, мимо которой я благополучно пролетел.

А еще я помню, как приятно чистый воздух холодил мне кожу.

Теперь я снова живу в Низковольтье, но легче мне не стало.

Я чувствовал себя чужим в этом месте перед тем, как отправился в Высоковольтье, и за время моего отсутствия более родным оно мне не стало. Я все никак не могу привыкнуть к земле под ногами.

Я по-прежнему ношу страховочный пояс. Цепь бесполезно болтается у меня между ног, когда я иду по улице. На заброшенном складе, который я приспособил себе под жилье, я пристегиваюсь к потолку на время сна и болтаюсь в десяти футах над полом.

Я хожу в толпе среди обывателей, постоянно болтающих с кем-то по мобильным телефонам, тащащихся куда-то с ноутбуками в руках, и мне кажется, что я проплываю сквозь этих людей, не задевая их. Я здесь чужой.

Когда бы я ни посмотрел на небо, оно мерцает, и я знаю — это потому, что там, в вышине, существует целый мир из металла, который некогда был моим домом. А время от времени я замечаю проносящуюся по небосводу тень — огромную, насекомообразную, — но не вижу того, кто ее отбрасывает, и понимаю, что здесь, на земле, я нахожусь в гораздо большей безопасности.

Я мечтаю о возвращении в Высоковольтье — но это только мечты.

Оно отвергло меня, как прежде отвергло меня Низковольтье, так что я обречен жить между двумя мирами.

Я наполнил склад телевизорами, чтобы они создавали привычный мне постоянный треск статических разрядов. Я сплю в подвешенном состоянии по часу раз в две недели. Большую часть времени я брожу по городу, собирая различный электронный лом и изготовляя из него кое-как работающие устройства или индустриальные скульптуры.

Как-то ночью я начал взбираться на опору ЛЭП, ведущую к коаксиальной сети, но, взобравшись всего лишь на сотню футов, оглянулся и остановился.

Я по-прежнему ношу сварочные очки.

И лик божества навсегда врезался в сетчатку моих глаз.

Нетадеталь

› я художник

› и в то же время механик

› я рабочий

› и в то же

время раб

› я мертв

› и в то же время жив

› я нетадеталь

Давным-давно я догадался, что повторяющийся орнамент, нанесенный на бесконечную металлическую ленту конвейера, скользящую у меня перед глазами, придуман для того, чтобы гипнотизировать. Когда конвейер движется, к его неприятному скрежету привыкаешь, и он перестает казаться таким уж неприятным — как грубые слова, сказанные шепотом, вовсе не кажутся грубыми.

Орнамент не действует, если смотришь прямо на него. Он колышется перед твоим взором, заполняя визуальный хаос, возникающий в промежутках между загрузками, когда внезапно на какое-то время детали перестают поступать на линию. Но когда конвейер несет на себе свои влажные, мясистые дары, орнамент оживает. С мрачной настойчивостью, словно кровавый фонтан, брызжущий из перерубленной топором шеи, его пульсация окутывает тебя легким, как пух, мороком, и ты впадаешь в транс. Еще на один день.

Мы даже не замечаем, когда это случается с нами. Я пребывал бы в неведении, как и все остальные, если бы несколько месяцев назад у меня не случилась закупорка сосуда.

› бессмысленные проволочные сплетения, колючая проволока, протянутая

› через мои артерии, затем кровотеченье

› отрывистые судороги, отторжение собственных биожидкостей

› я упал замертво на фабричный пол

› и пролежал там несколько часов

› пока меня не обнаружил надзиратель, на планшетке

› прикрепленной к его груди — жирный крест

› там, где на схеме — мое рабочее место

Я смутно помню свое возвращение к жизни, а также те монтажные столы и приборы, которые мои собратья использовали для того, чтобы спасти меня. Металлические спицы в моих ногах и набор гидравлических клапанов, прикрепленных к моим вискам для того, чтобы спускать пар, когда давление становилось слишком большим.

Мелкие модификации.

Время от времени им подвергается каждый из нас, но только теперь я начал задаваться вопросом, какая из них изменила меня сильнее — ржавая стальная маска, приваренная к моему лицу, или же то, что я успел увидеть за секунду до падения на пузырчатый бетонный пол — послание, зашифрованное в кажущемся случайным узоре, выгравированном на металлической ленте.

Обычно изучение узора прерывает прибытие очередной заготовки: красного, влажного кома, из которого торчат несколько трубчатых выступов.

И тогда я, точно так же, как проделывал это уже тысячу восемьсот семьдесят шесть раз до этого, лезу в карман моего пластикового фартука, достаю оттуда маленькую полую трубку и приподнимаю на лежащей передо мной заготовке слой плоти, словно это какая-то странная луковица. Затем я засовываю трубку в образовавшуюся щель и отпускаю слой, который упруго возвращается на место.

Я не знаю, что случается с заготовкой на следующем этапе, не знаю и того, каким операциям она подвергается на предыдущих стадиях. С каждой стороны от меня возвышается металлическая переборка, так что мне не видно ничего, кроме глухой кирпичной стены по другую сторону конвейера и ржавого лестничного пролета у меня за спиной. Но я могу слышать других рабочих. Хотя их заглушают шипение пневматики и пронзительный скрип огромных смазанных маслом шестерней, приводящих в действие непостижимые для нас устройства, я все равно слышу их.