И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
Альфредо Лерро уже неделю как симулировал болезнь. Последнее время, ссылаясь на больное сердце, он все чаще оставался дома, забывая об обычной осторожности.
— Я вконец устал, измотался так, что когда-нибудь просто свалюсь с ног, как заезженный конь, и больше не поднимусь, — жаловался он Генриху.
Но старик больше притворялся. Даже от дочери и зятя он скрывал причины, заставлявшие его прибегать к таким хитростям. Может быть, впервые на своём веку Альфредо Лерро начал задумываться не над формулами, а над жизнью.
Ещё так недавно старый изобретатель доказывал Генриху, что наука стоит и всегда будет стоять над политикой, над жизнью,
Сегодня, перед тем как позвонил Лемке, Лерро начал осторожно наводить разговор на эту волнующую его тему, но Генриха вызвали, и старый инженер снова остался наедине со своими мыслями.
Он начал разбирать материалы, принесённые с завода. Потом их спрятал, — сегодня явно не работалось. Решил проверить все расчёты завтра с утра, на свежую голову.
Раньше такие материалы никогда не оставались у Лерро дома, даже когда он бывал болен. С неумолимой педантичностью Штенгель забирал их вечером, чтобы на ночь спрятать в специальный сейф на заводе. Но Кубис сделал для тестя послабление. Конечно, исходя из своих собственных интересов. Он надеялся, что в один прекрасный день ему всё же удастся добыть нужные чертежи и расчёты. Правда, он ничего не понимает в технике, а особенно в радиотехнике, не имеет представления о высшей математике. Но Пауль Кубис полагается на вдохновение, которое подскажет ему, что именно надо сфотографировать, а что оставить без внимания. И он, конечно, надеялся на Гольдринга. Генрих, с его образованностью, безусловно, сообразит, что к чему! Конечно, Кубис документов из рук не выпустит — не такой он дурак! — просто покажет Гольдрингу и попросит совета.
После замужества дочери Лерро оставил за собой весь первый этаж, но фактически жил в кабинете и выходил в столовую или гостиную, только когда туда спускались молодые или приходили гости. В остальных комнатах нижнего этажа разместилась охрана, слуги.
Сегодня Лерро чувствовал себя в своём кабинете особенно одиноко. И надо же было позвонить этому Лемке! Правда, Гольдринг обещал вернуться. Вот, кажется, и он. Так и есть!
— Надеюсь, со всеми делами уже покончено? — осведомился Лерро.
— На сегодня со всеми. Могу даже заночевать у вас.
— Это прекрасно! — обрадовался Лерро. — Сейчас поужинаем, разопьём бутылочку, чтобы лучше спалось!
— О, я сплю, как сурок!
— Молодость, молодость! А вот мне не спится!
— Вы, вероятно, выбились из колеи. Чтобы войти в норму, надо выпить снотворное.
— Не в снотворном дело, спать не дают одолевающие меня мысли.
— Такие тревожные?
Лерро ответил не сразу. Он несколько раз затянулся сигаретой, задумчиво глядя в угол комнаты, словно решая, продолжать разговор или нет. Но потребность довериться кому-то, с кем-то посоветоваться была настолько велика, что Лерро не выдержал.
— Вы знаете решения Ялтинской конференции? — спросил он, напряжённо вглядываясь в Генриха.
— Читал, но подробностей уже не помню.
— Но ведь вы не могли позабыть те решения, в которых идёт речь о наказании так называемых военных преступников?
— Думаю, что это лишь декларация. Война — есть война, и история не знает примеров…
— Да, да, они не имеют права, они
— Вы так об этом говорите, словно решения этой пресловутой конференции могут непосредственно коснуться вас.
— Когда они станут действенны, они коснутся и меня. Как это ни бессмысленно и ни странно звучит… Впрочем, возможно, не так уж и бессмысленно если взглянуть на это с другой точки зрения.
— Ничего, абсолютно ничего не понимаю!
Лерро задумался, и в голосе его, когда он заговорил, слышались нотки сомнения.
— Видите ли, барон, ваша скромность да, ваша скромность позволила мне никогда не касаться в наших беседах моей работы на заводе, и потому.
— Это не скромность, синьор Лерро, а правило: я не хочу знать вещей, которые меня не касаются.
— Но они касаются меня! И я должен кое-что вам пояснить. Иначе вы не поймёте. Да и разговор этот, я уверен, останется между нами. Так что…
— Я вас слушаю, синьор Лерро.
— Начну с того… хотя нет… Лучше скажите, вы читали вчерашнее сообщение о бомбардировке Англии летающими снарядами?
— Конечно!
— И обратили внимание на количество жертв?
— Трудно было не обратить на это внимания. Такого эффекта не давала ни одна бомбёжка.
— В этом повинен я! Это я убил их!
— Синьор Лерро, вы больны, устали, переволновались. Я уверен вы делаете из мухи слона. Прошу вас, давайте поговорим обо всём этом завтра…
— Нет, нет, я совершенно здоров. Вот уже несколько дней, как я выдаю себя за больного… Да, выдаю! Чтобы не идти на завод!
— Синьор Лерро!
— Повторяю, я совершенно здоров у в полном разуме. В таком полном, что смог изобрести прибор, помогающий управлять летающими снарядами по радио…
— Вы? Альфредо Лерро?
— Вот видите, вы не верите, вы испугались… Но я не боялся, я до сих пор никогда не боялся! Я сам себя спрашиваю, почему так было? Во-первых, вероятно, потому, что меня интересовала сама идея в чистом виде… Я никогда глубоко не задумывался, как будет применено моё изобретение на практике. Знал, что работаю на военном заводе, знал, что с помощью моего прибора самолёты снаряды полетят туда, куда направит их воля человека. Мы ещё не добились такой точности, чтоб снаряд попадал в намеченный объект, но на конкретный населённый пункт мы могли его направить. Все это я знал. Но знал, как бы это сказать, теоретически. Я отдавал свой мозг, всё остальное — было их делом. Мне было безразлично, кто применит это оружие. И против кого… Но нет, должно быть, не только потому я не боялся, не задумывался. Я чувствовал, что с меня не спросят! Вот это главное! А теперь, когда увидел, что стена, за которой я прятался, рушится, когда понял, что я буду отвечать наравне со всеми… Может быть, даже больше, конечно, больше, ведь у них были только руки, а я давал им мозг. Теперь я начал бояться.
— И совершенно правильно, синьор Лерро, — не выдержал Генрих.
— О, если вы так думаете, то… Что ж вы посоветуете мне делать?
— У вас, по-моему, один выход — Генрих замолчал, внимательно глядя в глаза Лерро.
— Какой?
— Война близится к концу, дорог каждый день… Лерро молча кивнул головой
— Вам надо бежать в какую-либо нейтральную страну, скажем, в Швейцарию, и опубликовать в прессе протест. Сослаться на то, что вас заставляли работать силой. Протестовать против того, чтобы ваше изобретение использовалось для разрушения населённых пунктов и убийства мирных людей. Если вы заявите об этом сейчас — вам поверят.