И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
— Тебе чего? — неприветливо донеслось со двора.
— Позовёте начальника караула.
— Обойдёмся и без него. Генрих снова забарабанил в дверь.
— Чего ты там толчёшься?
— Я буду стучать, пока ты не позовёшь начальника караула, — зло крикнул Генрих.
— Герр офицер, герр офицер! Оставьте, умоляю вас, испуганно шептал Пфайфер, — они нас убьют.
За дверью послышались шаги, щёлкнул замок, и на пороге появился Мельников в сопровождения ещё одного маки.
— Чего тебе? — спросил начальник штаба.
— Можете
— Кто над вами измывается?
— Со вчерашнего вечера нам не дали ни капли воды, ни куска хлеба, до сих пор не развязали рук.
— На тот свет примут и с пустым желудком.
— Я требую воды, хлеба и сигарет! — кричал Генрих.
— Чего орёшь? — Мельников, сжав кулаки, подступил к Генриху — Марш на сено! — приказал он в неожиданно толкнул пленного, Генрих пошатнулся и упал.
В тот же миг Генрих зацепил правой ногой ногу начальника штаба, а левой ударил его что было силы пониже колена. Это был один из приёмов джиу-джитсу, которыми хорошо владел Генрих.
Мельников упал как подкошенный, маки, сопровождавший начальника штаба, подбежал к Генриху и с силой толкнул его прикладом в грудь. «Это уже сверх программы!»— подумал Генрих.
— Ну, погоди, я отплачу тебе! — проговорил Мельников и вышел. Генрих поднялся, подошёл к двери и снова ударил по ней ногой.
— Ради бога! Сядьте! Из-за вас нас всех убьют! — вспылил Пфайфер.
— Я не успокоюсь, пока не добьюсь своего!
Дверь снова открылась, и на пороге появились те же, Мельников и маки. Позади них стояла женщина, которая держала в руках три куска хлеба, кувшин с водой и чашки.
Мельников с автоматом в руке остался у двери, а его спутник стал развязывать пленным руки.
— Ешьте, только побыстрее, нам некогда с вами нянчиться! — нетерпеливо крикнул Мельников.
— А мы вас не задерживаем! — с издёвкой ответил Генрих и, откусив кусочек хлеба, запил его глотком воды.
После вкусного обеда, которым его угостили Андре Ренар и этот же Мельников час назад, чёрствый хлеб буквально не лез Генриху в горло. Шофёр и Пфайфер мигом проглотили и хлеб, и воду, а Генрих все ещё дожёвывал свой ломоть.
— Долго я буду ждать? — Мельников выхватил из рук Генриха чашку.
— Ну и подавись своей водой! — равнодушно бросил Генрих и с удовольствием затянулся сигаретой, которую ему чуть пораньше протянула женщина.
— Связать руки! — приказал Мельников, когда пленные докурили сигареты. Пленных связали, на закрытой двери щёлкнул замок.
— Ну, что, полегче стало? — спросил Генрих Пфайфера.
— Я умоляю вас, не надо их больше раздражать! — заскулил пропагандист. — Они и так на нас злы, а теперь ещё больше разозлятся.
— Это только начало, увидите как я буду вести себя на суде. А сейчас я попробую уснуть, советую вам сделать
Генрих плечом пододвинул солому, устроился на ней и через десять минут спокойно спал.
Вечером снова всех по одному вызывали на допрос. Пфайфера и шофёра отпустили быстро, допрос Гольдринга длился значительно дольше. Он продолжался ровно столько, сколько потребовалось, чтобы окончательно уточнить детали намеченного плана. После допроса всем пленным завязали глаза, посадили, в машину и куда-то повезли.
Ехали долго вероятно, часа два. Наконец машина остановилась у какого-то строения. В темноте лишь неясно вырисовывались его контуры. Всех ввели в помещение и неизвестно для чего развязали глаза. Пленные видели сейчас не больше, чем тогда, когда на глазах были повязки.
— Шофёр, вы здесь? А вы, герр Пфайфер? А где же Бертина Граузамель? Меня беспокоит, что её отделили от нас. Может быть, выпустили?
— Вот именно! На ней эсэсовская форма, они её любят так же, как коричневый костюм штатских национал-социалистов, — мрачно сказал шофёр. Пфайфер не то вздохнул, не то простонал.
— Майн герр, — тихо прошептал Генрих, — когда нас везли сюда, мне посчастливилось развязать руки, сейчас я развяжу и вам. Очевидно, это последняя наша остановка на пути к… смерти… Я попробую перехитрить её. Спустя, некоторое время я попрошусь по интимным делам во двор, когда меня выведут — попробую удрать. Если повезёт, сделаю всё возможное, чтобы спасти вас. Генрих развязал руки шофёру, потом Пфайферу. Тот дрожал всем телом.
— Если вам удастся бежать — они убьют нас без суда! — крикнул он и схватил Генриха за рукав — Я не пущу вас, я не позволю рисковать нашей жизнью.
— Хватит вам ныть! — вмешался шофёр. Теперь, когда речь шла о жизни и смерти, он не выбирал выражений и совсем непочтительно схватил Пфайфера за плечи — Мы теряем единственную надежду на спасение, а вы мешаете!
Он оттянул пропагандиста от двери и заткнул ему рот рукой. Генрих так же, как днём, в сарае, стукнул в дверь ногой.
— Чего тебе? — послышался голос Мельникова.
— После вашего угощения у меня болит живот, черт вас всех побери! — крикнул Генрих.
Мельников выругался, но дверь открыл. Послышалась команда держать автоматы наготове. Кто-то вошёл в помещение и, подталкивая пленного в спину, вывел его во двор. Потом щёлкнул замок.
Пфайфер и шофёр, затаив дыхание, прислушивались. Но вокруг всё было тихо, ни звука, ни шелеста. Лишь минут через пять послышались восклицания, топот.
— Стой! Лови! Один выстрел, второй, пулемётная очередь. Все удалилось, стихло.
Когда через час начальник шестого штуцпункта лейтенант Швайцер увидел Гольдринга, он ужаснулся. С подбитым глазом, окровавленными руками, Генрих мало напоминал офицера по особым поручениям, которого лейтенант не раз видел в штабе.
— Немедленно свяжите меня со штабом дивизии! — приказал Гольдринг. Лейтенант вызвал штаб.