И опять Пожарский. Тетралогия
Шрифт:
С обеих сторон дороги бахнули мушкеты. Пырьев разрядил свой, и, отбросив его в листву, подтянул второй. Бабах. Всю дорогу заволокло дымом, его клочья цеплялись за кусты и мешали увидеть нападающих казакам. Иван отправил разряженное оружие к первому и приник к пищали. Это, конечно, не шпанский мушкет, но тоже стреляет. Бабах. Отбросить и эту дуру к первым двум, теперь самострел. Только сначала оглядеться, найти уцелевших.
Казаки мечутся по дороге, не понимая куда бежать, враг везде со всех четырёх сторон, попытавшиеся сунуться назад по дороге получили залп навстречу и ломанулись назад, сминая таких же хитрых. Иван выцелил
Так, теперь нужно дождаться следующего сигнала Петра Пожарского. Гремит ещё один выстрел из пищали, и стрельцы устремляются из кустов на дорогу с саблями наголо. Нужно добить раненых и повязать сдавшихся. Не прошло и десяти минут, а полусотни казаков как не было. Своих при этом не потеряли ни одного.
Событие пятнадцатое
Обоз длиннющей змеёй ползёт по дороге. Он уже почти не управляем. Тридцать подвод везут добро нажитое непосильным трудом, раненых и вынужденных переселенцев. Пётр Пожарской весь день катается туда-сюда вдоль каравана и пытается ликвидировать возникающие, то здесь, то там заторы. То колесо у одной из телег отвалится, то жеребцы передерутся, то монашкам в кусты по нужде приспичит. Хаос.
После боя на дороге, посчитали трофеи и ужаснулись. Казаки гнали с собой семнадцать молодых монашек и четверых богомазов. Монастырь разбойники сожгли, всех остальных обитателей несчастного монастыря убили и запасы на зиму либо понадкусали, либо увезли с собой. Так что возвращаться к озеру Великое на пепелище освобождённым пленникам было нельзя. Пришлось брать их с собой. Наняли в Мстере ещё четырнадцать возчиков со своими телегами, разместили на них монашек с иконописцами и двадцать пленных казаков. Атамана Ивана Сокола и двух его ближников сожгли на краю села Мстеры.
Сейчас караван миновал уже большое придорожное село, Вязники и приближался к Гороховцу. В хвосте огромной змеи дружно не желали двигаться строем больше сотни лошадей. В табуне выделялись два десятка великанов дестриэ и два арабских скакуна: жеребец и кобылка молодая. Чтобы прокормить такое стадо, везли с собой закупленный в Вязниках овёс, целых два воза. В Вязниках же проверили ещё доставшиеся от казаков по наследству трофеи. Там на пристани, на Клязьме, стояло семь готовых к отплытию лодей. Казаки после набега на монастырь собирались покинуть Нижегородскую землю и спускаться сначала по Оке, а потом по Волге до острова Царицын, до переволока, а оттуда пробираться к себе на Дон. Для того и богомазов с собой тащили, хотели у себя церковь ставить и расписать её. Чуть не успели. Пётр Пожарский на них свалился.
Хотелось бы погрузиться на корабли и доплыть до Балахны по воде, только кто теми кораблями управлять станет, ни одного моряка среди спутников бывшего генерала не нашлось. Придётся нанять в Нижнем кормчих с матросами и перегнать лодьи в Балахну. Не пропадать же добру. Корабли всегда пригодятся.
Из припрятанных казаками кладов раскопали только один, тот, что с серебряными монетами. Всего кладов оказалось восемь, перекрёстный
Но сейчас Петра волновало не серебро. Впереди был Гороховец. И по проверенным данным в районе этого городка орудовала банда Медведя из бывших служилых людей и незнамо как затесавшихся среди них татар из Казани. Блин, вот что за страна то такая, как с ляхами воевать, так никого не дозовёшься, а как на дорогах купцов грабить, так банды под сто человек. Правда, по слухам, собранным стрельцами во Владимире, в шайке Медведя было всего несколько десятков татей, а не сотня, но дело это кардинально не меняло. С ним было всего два десятка стрельцов. И нужно ещё было охранять пленных казаков.
Время близилось к вечеру, и надо было устраиваться на ночлег, а Гороховца всё не было. Придётся в очередной раз ночевать в придорожных кустах. Надоело-то как. А ведь от Гороховца до Балахны, даже если не заезжать в Нижний Новгород ещё сотня вёрст.
– Привал! – скомандовал Пётр и спрыгнул со своего вороного.
– Козьма, – обратился он к стрелецкому десятнику Шустову, – выставь весь свой десяток вокруг лагеря в дозоры, пусть с собой по мушкету и арбалету возьмут. После полуночи тебя десяток Бороды сменит. И предупреди стрельцов, чтобы внимательно следили, не спали, где-то недалече тати Медведя обретаются.
Шустов кивнул и растворился в сутолоке устраивающегося на ночлег огромного лагеря. На душе у бывшего генерала было не спокойно, на месте бандитов он бы на спящий лагерь и напал. Периметр огромный, а защитников чуть, да ещё шум стоит, вплотную можно подойти, никто не заметит. Пожарский перекусил хлебом с варёной репой и пошёл искать ляха.
Пан Янек Заброжский со своим слугой Мареком расположились за большим камнем, лежащим на опушке леса, и тоже уже заканчивали ужин, доедая добытые где-то варёные яйца.
– Ясновельможный пан, – обратился к поляку Пётр, – Не составите мне компанию. Я хочу обойти дозоры. Чует моё сердце, что сегодня на нас нападут тати атамана Медведя.
– И что мы сможем сделать вдвоём? – поинтересовался шляхтич, поднимаясь и отряхивая штаны от прилипшей травы.
– Возьмём по самострелу и проверим места вероятного нападения.
– Это как? – не понял пан Заброжский.
– Ну, вот, ты, пан Янек, откуда бы напал на лагерь? – Пётр обвёл рукой гомонящий табор.
– Понятно, из леса, – пожал плечами лях.
– А с какой стороны?
– А есть разница?
– Есть, – уверил его Пожарский, – Вот смотри, с той стороны вдоль дороги местность болотистая. Кто же захочет через болото лезть.
– И то верно, – пан Заброжский уважительно глянул на этого чудного отрока.
– Вот, давай в эту сторону и сходим по-тихому на разведку, если татей много и они ждут темноты, чтобы напасть, то пусть маленько, но всё равно шуметь будут, птиц растревожат, а мы будем идти тихонько и прислушиваться.