И опять Пожарский. Тетралогия
Шрифт:
– Мне нужна отрава, – с порога заявила Марфа бабке.
– Зачем тебе, девица? – на ломаном русском спросила колдунья.
Так она ещё и немка, тем лучше, решила княжна.
– Держи, вот, десять рублей, – Марфа протянула немке золотой червонец, подарок Петруши, – и не спрашивай ничего, а дай мне зелья.
Ведьма загадочно улыбнулась и ушла из горницы. Марфа хотела было убежать, пока это возможно, но сдержала себя. Через пару минут вернулась колдунья и протянула княжне стеклянную маленькую бутылочку, что делали на стекольном заводе Петруши для новомодных духов. В бутылочке наполовину было коричневой жидкости.
– Как это действует? – собрав
– Добавишь в чай всё до капли, человека через час вырвет, потом пронесёт, потом ему полегчает и он уснёт, а утром уже не проснётся. А ты хорошо подумала, девица? – ведьма хоть и говорила с акцентом, но ехидные интонации Марфа уловила.
– Хорошо, ещё как хорошо, – она на каблуках повернулась и, забрав, стоящую в сенях Глашку, уверенным шагом направилась домой.
Событие двадцать седьмое
Князь Баюш Разгильдеев получил царёву грамоту в своём имении Рындина. Чепкун – младший сын князя сейчас у Петра Дмитриевича Пожарского воинскую науку постигает, вот и приходится за хозяйством Баюшу самому присматривать. Старший – Богдан, после похода на шведов снова сидит в деревне Княжья и там хозяйствует. За весну и большую часть лета князь успел не мало. Он купил всем своим крестьянам по корове. В Княжьей насчитывалось двадцать восемь дворов, самое большое поселение в округе, в Рындине дворов чуток поменьше, девятнадцать было, да князь купил в Казани двух печников с семьями, получилось двадцать одна семья. Вот пятьдесят коров Баюш и купил, одну тёлку определил на свой двор, будет пробовать сыр делать, как отелится корова и молоко появится.
Кроме того он распределил полученных лошадей от Пожарского по дворам и докупил в Казани недостающих с тем расчётом, чтобы и лошадей было по две в каждом дворе. Посеяли яровые, причём с двумя то лошадьми во дворе подняли прилично целины. Туда на свежую земли, и посадили "полуяровку". Рожь отменная должна получиться уже сейчас в конце июля видно.
В Рындине за эти три месяца успели силами трёх нанятых плотников, да купленных печников поднять пятнадцать домов по образцу вершиловских. И даже бани князь своей мордве построил. Только крыши пока крыты не черепицей, а тёсом, но черепицу потихоньку начали формовать и сушить пока на солнце, формы Пётр Пожарский дал, зимой время появится, обожжём.
И тут неожиданно царская грамота с указанием людно, конно и оружно прибыть князю Разгильдееву в Москву через месяц по получении грамоты. А ведь до Москвы почитай три недели ходу. Так ведь ещё собрать людей надо. У князя их осталось, то всего ничего. Тоже "князь", а больше двадцати человек сейчас и выставить не сможет. Зато эти двадцать человек будут с настоящими шведскими мушкетами, на хороших кавалерийских конях, а не на крестьянских клячах. И кроме того за это время из доставшихся князю шведских мундиров сенные девки и две его дочери сшили на этих двадцать человек замечательную форму, по образцу польских драгун, только сине-жёлтого цвета, ну а что, не перекрашивать же ткань, вон какие цвета яркие и красивые.
Баюш поохал, что не вовремя всё, кто начатую перестройку домов продолжит, но деваться некуда, выбрал двадцать человек, что с ним в Москву поедут, в основном те же люди, что и на шведов ходили, и помолясь двинулся в сторону Нижнего Новгорода, собираясь на денёк заехать в Вершилово, повидать младшенького.
В Вершилово князя Пожарского, разумеется,
– Почему, же меня Государь требует не в Смоленск, а прямо в Москву? – спросил озадаченный князь.
– О том мне, князь, не ведомо, но зная твою храбрость и талант воинский, думаю, будет для тебя у царя батюшки особое задание, – Долгоруков осмотрел два десятка стоящих рядом людей Разгильдеева, усмехнулся и продолжил, – Сдаётся мне, что лучше, чем у тебя люди к войне ни у кого не подготовлены, кони как на подбор, мушкеты, одеяние, больших денег стоит такой отряд снарядить.
Баюш, помня, что о шведском походе распространяться не стоит, потупился и сказал, что снаряжение сделано на деньги князя Пожарского.
– Что ж, молодец зятёк, друзей не забывает, – снова усмехнулся Долгоруков.
Князь Разгильдеев обнял сына на прощанье и поспешил откланяться.
Может и зря он ткань не перекрасил?
Событие двадцать восьмое
Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков стоял и смотрел, как покидают Вершилово драгуны князя Разгильдеева, когда прибежал один из немцев и закричал чего-то на голландском, показывая на отряд татар. Боярин не понял, но на всякий случай послал Чепкуна Разгильдеева вернуть отца с его воинами. А оказалось вона что!
Оказывается, уже перед самым отъездом князь Пётр Пожарский повелел отчеканить на своём монетном дворе медали, и теперь они готовы. А среди тех, кому эти медали положены, есть и люди князя Баюша Разгильдеева. Когда татары вернулись и спешились, переговариваясь между собой на дикой смеси татарского, русского и мордовского, пришёл запыхавшийся Янек Заброжский – воевода вершиловский и прояснил, наконец, ситуацию.
Князь Пожарский велел отчеканить два вида медалей: "За северный поход" и "За освоение Урала". Люди князя Разгильдеева участвовали в обоих этих делах. Медаль "За северный поход" была на белой ленточке и косым Андреевским синим крестом, а вторая медаль на ленточке зелёного цвета. Тех, кому положена была медаль "За северный поход", среди татар оказалось восемнадцать человек, включая Богдана и самого князя. Второй медалью наградили всех, кроме Богдана.
Князь Долгоруков сам вешал медали на грудь воинам и по тому, как загорались глаза этих храбрых рубак, чувствовал, не прогадал князь Пожарский, не зря потрачены деньги на эти "медали", теперь эти воины за него порвут, кого хочешь, только команду дай. Делов-то всего бляха размером с рубль на цветной ленточке, а человек себя по-другому чувствует. Как это удаётся зятю, уму непостижимо.
Когда татары гордо уехали во второй раз, к боярину подошёл преподаватель астрономии в вершиловской школе Иоганн Кеплер и на вполне сносном русском сказал, что им нужно отойти в укромное место и переговорить. Ну, что ж, сегодня был день сюрпризов. Они находились на главной площади Вершилова, и Кеплер предложил пойти в его кабинет в Академии Наук. Они поднялись по лестнице с резными перилами на второй этаж и по увешанному различными картинами коридору прошли в кабинет астронома. Одну из стен кабинета занимала большая карта звёздного неба, вторую чертёж какого-то прибора, судя по линзам – телескопа. На стене напротив окна была большая школьная доска, выкрашенная в чёрный цвет, и на ней мелом были написаны непонятные Долгорукому знаки.