И опять Пожарский. Тетралогия
Шрифт:
– Два месяца, если выбросить неделю, что мы провели в этой Москве, - Капитан тоже выпил всё-таки свою рюмку.
– От Вершилово до восточной границы Российской империи нужно добираться два года. Она там граничит с Китаем. Представляешь, какая огромная территория, а с севера от Архангельска, до Каспийского и Чёрного моря тоже больше тысячи лье. Им не нужна Европа.
– Но тут сплошные леса и степи, а там города. Париж!
– капитан поднял глаза к потолку.
– Мне иногда снится сон, что я возвращаюсь в Париж. Я просыпаюсь в холодном поту, - Декарт перекрестился, - Грязный, вонючий, полный ворья и калек, полный нищих и попрошаек. Город, где на тебя сверху могут вылить содержание ночного горшка или выбросить из окна помои. Город, где все нечистоты сбрасывают в реку, которая течёт в самом его центре. Сена покрыта пузырями от гниющих на дне отходов жизнедеятельности парижан. От людей воняет, потому что они не моются годами. По парижанам стадами
– бывший сослуживец сделал вид, что поймал на себе блоху и пересадил на капитана.
Де Нойрей слушал Декарта и сравнивал Вершилово с Парижем. Они здесь уже больше двух недель и успели многое повидать. Но вот теперь, когда математик и изобретатель вкуснейшего соуса всё так красочно описал, Мишель понял, что друг прав. Де Нойрей вспомнил экзекуцию, которую тут называют баней, и усмехнулся, не зря терпели эту невозможную жару. Вшей действительно убили. И блох тоже. И спишь всю ночь как убитый, никто по тебе не ползает. И улицы настолько чистые и красивые, выложены этим бесподобным цветным кирпичом в различные узоры, что по ним боязно ступать, ещё испачкаешь. Что ж, может Рене и прав.
– А тебе не хочется преподавать в Сорбонне? Здесь ведь даже нет университета, - нашёл последний довод капитан.
– Сорбонна. Это скопище бездарей и лодырей. Ты не представляешь, насколько школьники Вершилово отличаются от наших студиозов.
– Но ведь они дети, - махнул рукой Мишель.
– Точно, они дети. Я сейчас веду уроки для пятиклассников. Им всего по двенадцать лет. Но! Они сейчас изучают по физике, математике и астрономии то, чего не знает ни один профессор в Сорбонне. И они учатся, как проклятые. Они просто не могут себе представить, как это не выполнить домашнее задание, не решить задачу. У меня тут есть дружок. Он учится всего во втором классе, и ему плохо даётся произношение французского. Слова выучил, а произношение хромает. Так он сам в свои восемь лет пришёл ко мне и попросил помочь. Ты способен себе представить такого восьмилетнего француза?
– Декарт налил снова в рюмки, но пить не стал.
– Но тут нет даже публичного дома!
– нашёл ещё один козырь капитан.
– Я подумываю о том, чтобы жениться, и обязательно на русской красавице. Француженки страшные, немки чопорные и тоже не красавицы. А русские девушки очень красивы и они весёлые. Идут впереди тебя по улице в церковь и хохочут. Непременно женюсь на русской, - Рене помолчал и продолжил грустно, - Сегодня князь Пожарский прочитал нам лекцию по математике. Ты не поймёшь. Я целый год, как проклятый учил русский язык и думал, что уже многого достиг. А вот слушал лекцию и корил себя за то, что не вставал на час раньше и не учил язык. Это был просто рывок вперёд в математике. Его многие даже не поняли. Переводчики и то путались. Эту лекцию нельзя прочитать в Сорбонне. На французском нет половины этих слов и понятий, и на латыни тоже. Этот князь великий математик. Я считал, что лучший из нас это Кавальери, потом, скорее всего, Пьер Эригон, ну и я. Вот, может только мы втроём и поняли до конца всю лекцию. Это не передать словами. Он двинул математику на сто лет вперёд. Когда мы все вместе напишем учебник по этой лекции за шестой класс, то ни один профессор математики во вшивой Европе не сможет понять тринадцатилетнего ребёнка из Вершилова. Это как дикарю рассказывать про косинусы и логарифмы. Он просто таких слов не знает и в его языке эти слова в ближайшее время и не появятся. Сорбонна! Будут расстреливать, не поеду. Пошли спать, Мишель. Мне завтра учить детей логарифмам, а тебе молоть песок, - засмеялся Декарт.
Событие девятое
Захария Копыстенский сидел в кабинете князя Пожарского в Академии Наук на стуле напротив хозяина кабинета и разглядывал того. Князь тоже внимательно глядел на священника. Первым не выдержал игру в гляделки Захария. Он кашлянул, прочищая горло, и сказал:
– Чудесный город ты, построил Пётр Дмитриевич. Ты мне скажешь сейчас, что строили град сей, зодчие Шарутин, да фрязин Модерна, да управляющие твои Зотов и Крчмар. Конечно, они строили. Только построил ты, князь. Все четверо великие мастера. Думаю, лучшие в мире-то. Но было у меня время, почти три месяца здесь уже. Хожу, любуюсь, вечером добреду до фонтана, сяду на скамеечку среди розовых кустов, слушаю, как дети на десятке языков друг с другом перекрикиваются, играют, и так мне на душе хорошо делается. Почти кущи небесные, - Захария перекрестился и продолжил, - Недавно из Франции приехал ещё один архитектор, говорят лучший в их королевстве. Жак Лемерлье его зовут. Так он вторую неделю ходит по Вершилово с открытым ртом. Только
Захария и правда, третий месяц не уставал удивляться. Даже и не в сказку попал. Сказки ведь люди сочиняют. Там они могут только то расписать, что сами придумать могут. А Вершилово придумать человек не сможет. Тут на каждом шагу чудеса. Один только храм кирпичный с мозаикой на стенах чего стоит. Копыстенский осмотрел и законченную Модерной синагогу. Слов нет, красота какая, даже завидно тем евреям. Только собор Святой Троицы и краше и к богу ближе, и, несмотря на необычность, русский он.
Копыстенского вместе с двумя его учениками поселили в просторном двухэтажном терему. Терем тоже был кирпичный, вернее, обложен снаружи кирпичом и крыша крыта черепицей и огромные стеклянные окна. Красота. Тоже маленькое чудо. А печи, что внутри, целых три, одна для приготовления пищи и две для тепла. Понятно, север здесь, зимы лютые бывают. Помогать по хозяйству монахам дали женщину лет сорока пяти и внучка её Кириллку. Женщина недавно переехала в Вершилово из-под Арзамаса. Там у неё дом сгорел, а вместе с домом и сын с невесткой и двумя детьми, только Тамара да внучок её и спаслись. И в очередной раз подивился Захария князю Пожарскому. Оказывается, есть у него человек специальный, который находит по всей губернии таких вот Тамар и перевозит в Вершилово для домашней работы. Так бы и сама сгинула, да и Кириллка не зажился бы в сиротах. Теперь вот в тепле и сытости, а мальчик в школу ходит, ныне уже месяц первый класс посещает, уже и читать выучился. Монах посмотрел на учебники, что выдали ребёнку в школе и ахнул. Разве можно красоту такую дитяти доверить, он ведь слаб разумом ещё, не понимает, какую ценность в руках держит. Захария сходил в ту школу, посидел на всех уроках, и в первом классе и во втором и во всех следующих, и на всех уроках. После третьего класса перестал он понимать, что учителя детям говорят, вроде бы и на русском языке, а слов незнакомых тьма. Очень многие учителя ещё плохо русский знали и к каждому переводчик приставлен и переводчики те в основном одиннадцати и двенадцатилетние дети, девочки в том числе. Они сами учатся и ещё и толмачами работают, за что плату получают. Копеечку в дом несут. Опять чудо.
– Отец Захария, - вырвал его из плена дум князь Пожарский, - У вас, я знаю, есть две книги написанные, можно ли мне их получить почитать.
– Отчего же нельзя, сегодня же и пришлю. Только страхолюдны они по сравнению с теми, что книгопечатник Шваб выпускает, - Захария надеялся, что князь разрешит и его книги издать у Шваба.
– Отче, есть у меня мысль одна, - не поддержал его планов Пожарский, - Ведь нас называют схизматиками и ортодоксами. Получается, что мы верим по старому, а Ватикан отошёл от истинной веры и погрузился в ересь. Нет ли книг, которые всё это изобличают и нельзя ли их перевести на русский и издать у нас?
Захария задумался. Вопрос по существу был не нов. Все течения в христианстве доказывают, что правы именно они. Есть такие книги и у православных. Но он не привёз с собою библиотеку, что хранится в Киево-Печерской лавре.
– Можно попытаться найти эти книги в библиотеке Кремля или послать за ними в Киев, - неуверенно предложил Копыстенский.
– А написать такую? И не для взрослых, а для детей, чтобы эту книгу изучали в наших школах, - князь махнул рукою в сторону окна, - И ещё, отче, нужен нам учебник по истории христианства вообще. Для детей. Осилишь ли такой?
Захария улыбнулся. Вот теперь он понял, что от него нужно этому странному князю.
– Не слишком ли много знаний для детей? Сказано же: "Во многие знания - многие печали".
– Слова эти не о том, что знаний нужно бояться. Так можно договориться, что лучше всех живётся весёлым дурачкам. Эти слова о том, что грамотный человек не может жить спокойно. Ему нужно помогать другим стать грамотными. Он должен научить ближних, жить по другому, а это всегда не просто. Люди ленивы в большинстве своём. Нужно прилагать усилия, чтобы их растормошить, вот об этом сказано в книге Экклезиаста царём Соломоном.
Копыстенский склонил голову, соглашаясь с князем, а тот продолжал.
– Вокруг Вершилова полно сёл, где священники не учат детей, и сами грамоты не разумеют. У меня не сложились отношения с бывшим митрополитом нижегородским Никодимом. И он не помогал мне, - князь потрогал шрам на левом виске.
Захария эту историю уже знал, рассказал, тот же отец Матвей, настоятель здешнего храма.
– И при чем здесь я. От меня, чего ты ждёшь, сыне?
– сощурился монах.
– Нужно в Вершилово, не дожидаясь открытия семинарии, начать учить священников из окрестных сёл грамоте и помогать им начинать учить детей в своих приходах, - вздохнул Пожарский, - Тяжело Русь ото сна пробудить. Я вот каждый год по два раза проплываю по реке мимо Чебоксар. И того восемь раз мимо проплыл. И ничего в тех Чебоксарах за эти восемь раз не поменялось. Землянки, да плетни кривые, да несколько тощих коровёнок пасутся. Словно и нет Вершилова в ста верстах всего от них. Помогать мне нужно Русь растормошить.