И отрет Бог всякую слезу
Шрифт:
Чувствуя, как внутри что-то рвется, Андрей долго смотрел из коляски на вечный огонь.
На гранитном постаменте за вечным огнем чернела надпись:
«Современники и потомки. Склоните головы. Тут спят вечным сном те, кто не встал на колени перед врагом».
Затем
На символических могилах среди дорожек лежали мраморные плиты без имен, с одними лавровыми веточками, выбитыми по краям.
— Отпусти меня на землю, — попросил Андрей Сашу. Бортников посадил его возле одной из могил, а сам отошел в сторону. Он хорошо знал, что сейчас чувствует его друг и не мешал ему побыть одному. Андрей гладил ладонью холодный мрамор и что-то шептал. Он не плакал, он выплакал свое давным-давно; только, чуть касаясь, гладил пустую плиту и беззвучно шевелил губами, — здоровался, а может наоборот, наконец, прощался.
В самой глубине мемориала, в самой тишине белела ротонда со стеклянными стенами. Внутри, под стеком на каменном столе лежала закрытая гранитная книга, словно запечатанная до последних времен книга жизни, про которую так часто повторял Петр Михайлович.
В гранитной книге должны были бы быть записаны все восемьдесят тысяч имен, но люди их не знают, знает только Бог.
Не мешая Андрею разговаривать с мертвыми, Саша подошел к ротонде и долго смотрел через стекло на закрытую книгу. Он знал, что они с Андреем будут стараться как-то жить дальше, но на самом деле они оба тоже похоронены здесь, под соснами, просто пока ждут своего часа, и имена
Книгу без текста, с одним выбитым названием, — «Вечная вам память, сыны советского народа».
Здесь были записаны и имена многих других безвестных пленных, которые были расстреляны на обочинах дорог, в рощах, и болотах, чьи кости так и остались не погребенными; и тех, кто был угнан в Германию и там умер, — всех, кто не пошел на компромиссы с совестью, до конца оставаясь верен своей внутренней правде и своей Родине, которая трижды от них отреклась.
— Братцы…. — беззвучно шептал Андрей, гладя руками пустые таблички, — братцы….
И еще Саша знал, что он хорошо сделал, что привез сюда друга, — показать, что мертвых не забыли, поблагодарили, зажгли вечный огонь, и это правильно, потому что память от сохраненной в ней благодарности становится светлее.
Догорал светлый осенний день. Сосны отбрасывали на дорожки вечерние тени. Там где раньше находился лагерь, строили новый микрорайон. Пройдут годы, сменятся поколения, появятся другие ценности, потом и они пройдут, все пройдет, но память будет жить вечно, если только мы сами этого захотим.
Нет ничего на свете прочнее памяти человечества, которая старше самого человека, потому что помнит и записала в Библии дни сотворения земли еще до появления Адама.
И нет ничего зыбче ее, если она хочет что-нибудь забыть.
Николай Гаврилов