И оживут слова
Шрифт:
— Совсем ослеп? — раздалось злое. — Их сторонятся, потому что они не с живыми. Не верю, что ты того не понимаешь!
— Радим, я знаю, что эта девочка станет такой же через десять, двадцать… или сколько там лет пройдет? Но пока она только ребенок.
— Она уже такая! И беду ты накличешь. А я не могу заткнуть рты всем. Да и не собираюсь.
— Дети не должны отвечать за то, что делают взрослые!
— Должны! И испокон веков отвечали. За ошибки одного казнили род. С детьми. Чтобы не взращивать семя. Не хуже меня знаешь.
— Потому и ненависти в вас столько. Деревенские дети бросают в нее камни, а потом
— Кто ты такой, чтобы менять заведенное нашими предками?!
— Не сильно-то тише стало, — пробормотала Злата, прикусив уголок бордовой шали.
— Не понимаешь, — меж тем бушевал Радим, — что следующие камни в тебя же и полетят? И я ничего сделать не сумею! Коль меня как побратима ни в грош не ставишь, так как воевода тебе приказываю: впредь ни одного шага без моего ведома!
— По нужде теперь тоже только с твоего дозволения? — прозвучало со злым весельем.
Злата прыснула, Добронега покачала головой и пробормотала:
— Ой, доиграется, паршивец!
Наступила гробовая тишина. Мы прислушивались, затаив дыхание, и подскочили от неожиданности, когда в комнате раздался грохот.
— Я тебя сам… своим руками задушу!
— Лавку менять придется, — флегматично озвучил Альгидрас.
— Убирайся с глаз долой! — прорычал Радим, и снова что-то грохнуло.
Несколько секунд все было тихо, а потом послышался негромкий голос Альгидраса.
— Радим, — примирительно начал он, — я спрашивал еще тогда. Помнишь? По вашим законам побратимство можно разорвать. Без позора тебе. Я же все понимаю. Я тебе…
— Правда Улебова, точно разума лишился. Или зазорным наше побратимство считаешь?
— Да нет же! — в голосе Альгидраса прозвучали отчаянные нотки. — Как ты не понимаешь?! Я же вижу, что тебе от этого худо одно. По тебе это бьет. А так с меня бы и спрос.
— Да ты и дня здесь с твоей дурной головой не проживешь! — яростно отчеканил Радим.
— Ну, уж сколько проживу.
В наступившей тишине отчетливо слышалось, как негромко поскуливает Серый.
— Что его бедовая голова опять удумала? — Злата ухватила Добронегу за рукав.
Та лишь головой покачала.
— Все-таки нужно было тебя тогда за борт выкинуть! — с досадой проговорил Радим и вновь по чему-то ударил.
— Нужно было! — прозвучало согласное.
Спустя миг Альгидрас распахнул дверь, сбегая по ступеням. Злата подвинулась, освобождая дорогу.
— Ты неправ, Олег, — негромко произнесла Добронега, не глядя на Альгидраса. — И на поляне, и теперь.
— Прости, — ответил он, также не взглянув на Добронегу, и быстро пересек двор.
Скрипнула калитка, залаял Серый, разочарованный тем, что ему так и не уделили внимания. А я смотрела на бревенчатый забор и думала, что да, Альгидрас неправ. Он из упрямства ли, назло или по какой другой причине уперся в том месте, где мудрее было бы уступить. Он, как ни крути, чужак и обязан уважать законы места, его приютившего. Но почему-то я не могла отделаться от мысли, что сцена с улыбающейся девочкой, прижимающей к себе куклу, была самой человечной из увиденных мной за сегодняшний день.
Хлопнула дверь, скрипнуло крыльцо. Я не стала оглядываться на Радима. Мысли, посетившие во время обряда, вернулись вместе с горечью во рту.
— Хорошо хоть, со Всемилкой обошлось.
Я усмехнулась,
Я обернулась. Радим, Злата и Добронега смотрели на меня так, словно я сейчас сотворю что-то из ряда вон выходящее. Я выдавила из себя улыбку, внезапно осознав, что в Свири есть только один человек, способный мне помочь.
Глава 12
Бурной рекою затопят сомнения душу,
Тьма подкрадется, завоет голодным зверем.
Ты средь руин — хрупкий призрачный мир разрушен.
Что же ты, глупая, снова готова верить?
Радим и Злата пробыли в доме Добронеги до позднего вечера, и для меня это оказалось серьезным испытанием. Я просто не могла находиться рядом с Радимом. Перед мысленным взором снова и снова вставало произошедшее на поляне, и хоть я и пыталась убедить себя, что для этого мира ничего необычного в том не было и Радим вовсе не бездушное чудовище, которому наплевать на гибель ни в чем не повинной девочки, получалось у меня откровенно плохо. Единственное, чего я хотела этим душным летним вечером, — остаться наконец в одиночестве, чтобы просто подумать. Я с усмешкой вспоминала о тех днях, когда лежала под теплым одеялом, пила горькие отвары и слушала рассказы Радима, еще не зная, на что в действительности способны все эти люди. С другой стороны, в те дни я сходила с ума от неизвестности. Ничто в мире не идеально.
Я несколько раз пыталась сбежать в покои Всемилы, но каждая моя попытка вызывала беспокойную суету Добронеги и расспросы Радима о моем самочувствии, так что пришлось смириться с необходимостью провести остаток дня в их компании. А мне с каждой минутой все больше хотелось выбежать за ворота и броситься на поиски Альгидраса. Не давала покоя мысль: что сказала ему Помощница Смерти? И что делать дальше, если моя тайна уже раскрыта? Вдруг он расскажет все Радиму? Я должна как-то к этому подготовиться… И что делать, если он все же не расскажет, но что-то потребует взамен? Вдруг это знание как-то можно использовать против воеводы? Ну и что, что они побратимы? Мало ли… Сегодня они друг за друга горой, а завтра все может измениться. Или же в этом мире так не бывает, и здесь если дружба, так до последней капли крови? Но в этом случае Альгидрас уж точно должен рассказать Радиму правду. И что мне тогда делать?
Впрочем, может, старуха ничего ему и не сказала. Может, сказала что-то типа «воеводина сестра без ума от тебя», вот он по молодости лет и испугался. Мало ли. А то, что она показывала, как срезают косу да нож скользит по горлу… Я вздрогнула, на миг представив эту картину. Девушка, с которой все это проделали… мой двойник. Воображение услужливо нарисовало детали, заставив меня зажмуриться. Открыв глаза, я встретила обеспокоенный взгляд матери Радимира и выдавила из себя улыбку.
Ну и что? Даже если Альгидрас и видел тот жест старухи и мою реакцию на него… Скажу, что просто испугалась этой женщины, а на самом деле понятия не имею о том, что все это значит. Или же просто не стану разговаривать. Не будет же он меня пытать. Мне захотелось взвыть. Я не могла отказаться об этом говорить, потому что, если эта ситуация так и «повиснет» в воздухе, я просто с ума сойду.