И пала тьма
Шрифт:
Посреди комнаты находилась скамья в форме лежащего человека с раскинутыми в стороны руками и ногами. Дарт не доводилось ее видеть, но она слышала о ней. А также о четырех осветильниках, что ее окружают.
Над скамьей сияли большие, размером с кулак, шары канделябра. В стеклянных шарах хранились крохотные капли гумора одного из огненных богов. Под скамьей стояла хрустальная чаша, до краев наполненная водой; ее поверхность осенила слеза бога воды, и теперь она вертелась в постоянном водовороте. По каждую сторону скамьи были помещены еще два осветильника: маленькие стеклянные ящички,
Дарт обреченно замерла на пороге. Даже если ей удастся скрыть свой позор от людских глаз, осветильники обязательно разоблачат ее.
— Раздевайся, — со скучливым нетерпением приказала матрона Граннис. — Положи одежду на ту кровать и укладывайся на скамью.
Дрожащими пальцами девочка расстегивала пуговицы.
— Госпожа… — начала она. Она решила, что лучше будет признаться во всем, не откладывая.
— Тихо, сейчас не время для разговоров. Лекарь уже здесь.
Глава врачевателей при Конклаве возник в проеме боковой двери. Для церемонии он оделся в мантию из синего шелка с узором из дубовых листьев на воротнике. Лекарь был невысок для мужчины — почти одного роста с Дарт. Его глаза отливали глубокой синевой, а волосы до плеч соперничали чернотой с вороновым пером. Он прожил немногим больше тридцати лет, но его искусство славилось по всей Мириллии. Поговаривали, что его приглашают в кастильон к самому Чризму. А в школе находилось немало девочек, которые были готовы притвориться, что у них жар или желудочные колики, только чтобы побыть наедине со знаменитым лекарем.
Даже матрона Граннис при виде его заправила за ухо непослушную прядь.
Хотя Палтри выглядел очень занятым, он одарил Дарт усталой улыбкой.
— Рад тебя видеть, дитя. Тебе нечего бояться.
Несмотря на сжимающий сердце ужас, девочка послушно кивнула и стянула с себя верхнюю одежду. После краткого промедления она разделась догола и даже скинула с ног потрепанные комнатные туфли. У нее не имелось причин стесняться лекаря Палтри. Дважды в год он осматривал девочек, проверял их девственность, причем его теплые руки неизменно оставались ласковыми, а слова — легкими и дразнящими.
— А теперь ложись на скамью, дитя, — подтолкнула ее матрона.
Дарт замерла на месте, не в силах сделать и шагу.
— Госпожа…
Палтри приподнял ей подбородок.
— Мы закончим очень быстро.
Его прикосновение немного успокоило девочку, и она кое-как доковыляла до скамьи. Следуя ласковым указаниям, она легла на спину и раскинула руки и ноги, повторяя очертания ложа. Ее ладони почти касались осветильников земли и воздуха. Над головой ярко горели огненные шары, а снизу Дарт чувствовала невидимое вращение водоворота.
Вот и конец.
Палтри наклонился над ней, держа в руках четыре крохотные, длиной и шириной с большой палец, баночки.
— Эти мази замешаны на крови четырех богов. Будет немного щипаться, и, если бог тебя принимает, его осветильник загорится ярче. Тебе нужно пройти одобрение всех четырех.
— Д-да. — Дарт крепко зажмурила веки. В ушах стояли вороньи крики.
Девочка почувствовала прикосновение пальца ко лбу четырежды: вверху, снизу, справа и слева. Оконечности креста. Если она пройдет испытание, точки соединятся синими линиями — знак чистоты и невинности.
Дарт затрясло: она-то знала, что ни за что не пройдет испытание.
Когда четвертая точка осенила ее лоб, Палтри наклонился к самому ее уху и произнес:
— А теперь, чтобы рассудить о чистоте твоего духа и…
Со звоном и треском стекло взорвалось. Дарт вскрикнула и сжалась в комок. Сверху посыпались осколки осветильников, а скамья под ней заходила ходуном от колыханий в чаше. Осколки резали спину, руки и ноги, как разозленные пчелы.
Матрона Граннис с криком отпрянула в сторону. Щен с горящими глазами носился кругами и подпрыгивал, он перепугался не меньше людей.
Палтри стоял как вкопанный, даже не пытаясь утереть кровь из порезов на лице, и не отрывал от Дарт округлившихся глаз.
— Во имя всех богов… — выругался он себе под нос. Тем временем свет осветильников быстро затухал. — Никогда не видел ничего подобного.
— Что случилось? — В голосе матроны звучало обвинение, и она не спускала глаз с Дарт.
— Я ничего не делала… я ничего… — шептала та. — Простите.
Палтри смахнул с лица осколки и утерся, а потом проделал то же самое с девочкой.
— Она ни в чем не виновата. Обычно осветильники разгораются чуть светлее, но порой мне доводилось наблюдать и довольно яркие вспышки. Правда, никогда настолько яркие. Сила и чистота ее духа не оставляют никаких сомнений. — Лекарь закончил обтирать лицо Дарт и повернулся к Граннис. — Я не вижу необходимости проводить осмотр.
Дарт почувствовала прилив надежды. Без физического осмотра ее постыдная тайна останется скрытой. Хотя бы на полгода, до следующего осмотра.
Но всякую надежду тут же погасил ответ матроны Граннис:
— Вы обязаны ее осмотреть. Предстающий перед оракулами должен быть чист не только духом, но и телом.
Палтри задержался взглядом на испорченных осветильниках.
— Да, вы правы. Но давайте поторопимся. Я должен подробно изучить, что здесь только что произошло.
Взмахом руки он приказал Дарт лечь обратно на скамью и осмотрел ее тщательно, но быстро, без обычной деликатности.
Дарт дрожала под его руками, пока он проверял ее тело от головы до пят. Напоследок лекарь присел между ее раскинутыми ногами, а его пальцы ощупали ноющие чресла и добрались до корня ее позора.
— Она недавно кровоточила, — заметил он.
— Первая менструация, — со сложенными на груди руками объяснила Граннис.
По щекам Дарт текли слезы. Она ожидала, что вот-вот ее миру придет конец.
Палтри прочистил горло и поднялся на ноги.
— Все в порядке. — Он потрепал девочку по бедру. — Она может присутствовать на вечерней церемонии.
Дарт задохнулась и не смогла произнести ни слова.
— Поднимайся, дитя, — сказала матрона. — Одевайся.
Дарт переводила взгляд с полной коренастой женщины на лекаря, пока тот выводил на ее лбу синий крест.