И пели птицы...
Шрифт:
У входа в туннель его ожидал нервничавший Эллис.
— А, Эллис. Распорядитесь, чтобы туда отрядили пару канавных крыс. Капитан Уир сломал руку.
— Где вы были, сэр?
— Да вот, видите, саперам помогал. Надо же демонстрировать им нашу добрую волю. Если попросите их по-хорошему, они вам даже землянку отроют.
— Я беспокоился за вас, сэр. Неужели нельзя было послать кого-то другого?
— Довольно, Эллис. Отправьте туда двух бойцов. А я пойду прогуляюсь. Приятный нынче денек, верно?
Где-то дальше по линии окопов звучал голос команд-сержант-майора Прайса, назначавшего солдат на работы по
4
— Конечно, поезжайте, — сказал полковник Грей. — Предполагается, что война ведется теперь цивилизованными методами. К тому же мы будем знать, где вас найти. Смотрите только, чтобы юный Эллис не сбил вас с пути истинного.
Стивен кивнул:
— Спасибо, сэр.
Грей снова взялся за книгу, вернул ноги на стол. Ко времени, когда Стивен и Эллис покинули дом, в котором находился штаб батальона, полковник уже одолел очередную страницу Фукидида.
На следующий день поезд вывез их на сельский простор, почти погребенный под сором войны. Начать с того, что Стивену представлялась странной возможность вылезти из обстреливаемой пушками траншеи и обнаружить — всего в нескольких милях от передовой — нормальную деревенскую жизнь, хотя за три без малого года сражений земля здесь успела покрыться обломками того, что производила промышленность воюющих стран. По обеим сторонам рельсовой колеи валялись бочки из-под бензина, снарядные гильзы, деревянные ящики, консервные банки, упаковки самых разных товаров и военного снаряжения.
Однако прошло десять минут, и показалось первое дерево с зеленой листвой, первый ствол, не ободранный, не зачерненный разрывами, с нетронутой бурой корой, увенчанный ветками, на которых сидели голуби и дрозды.
Эллис предложил Стивену сигарету. Тот взял пачку, осмотрел ее.
— «Стяг». Где вы их добываете, Эллис?
— Я пытаюсь понять, сколько существует разных марок. Говорят, есть еще «Коротышки Китченера», но мне они пока не попадались.
Купе наполнили облака дешевого табачного дыма.
С того дня, когда Эллис впервые упомянул об Амьене, решимость Стивена начала понемногу сходить на нет. Прежде он полагал, что никогда туда не вернется, но постепенно пришел к мысли, что все случившееся с ним в этом городе — дело слишком давнее и слишком необычное, чтобы как-то повлиять на его теперешнюю жизнь. Возможно, для кого-то возвращение в прежние места и чревато опасностями, но Стивен не считал себя человеком, склонным к сантиментам. Просто любопытно было посмотреть, что произошло с городом. По словам Грея, артиллерия «размолотила» его.
— Я все хотел спросить у вас, сэр, — произнес Эллис. — Знаете, о том ночном гадании. Вы…
— Послушайте, вы вовсе не обязаны называть меня «сэром». Ну а гадание… что вы о нем думаете?
— Думаю, что вы подтасовали карты.
Стивен улыбнулся:
— Конечно, подтасовал. Даже Уир, и тот это понял.
— Почему же тогда вы взялись гадать?
— Потому что он боится.
Эллиса его слова явно удивили.
— Да, наверное, это странно. Уир ни во что не верит. Но ему нужно за что-то уцепиться. И он старается уверить себя, что за собственное выживание стоит сражаться.
— И карты помогают ему?
— Возможно. Уир человек очень напуганный. Вот и поддается самообману.
— Ясно, — сказал Эллис. И спросил, отрывисто и резко: — И когда же он стал трусом?
Стивен, напротив, ответил очень мягко:
— Я не думаю, что он трус. Он не боится газа, снарядов, не боится смерти под завалом. Его пугает то, что все происходящее не имеет ни смысла, ни цели. Что он выбрал в жизни неправильный путь.
— Понимаю, — неуверенно произнес Эллис.
Поезд, погромыхивая, приближался к Амьену, и Стивен чувствовал, как в душе его разгораются приятные предвкушения. Эллис был не тем человеком, какого он выбрал бы себе в спутники, однако Стивен решил обходиться с ним по-доброму. Уир лежал в госпитале под Аррасом. Он надеялся, что сможет съездить домой, однако к травме, полученной им, врачи отнеслись с подозрением, утвердившимся в них с первых дней войны, когда пехотинцы наловчились — в надежде на серьезные увечья — совать руки в крутящиеся шестерни лебедок.
Эллис вытащил блокнот и начал писать письмо. Стивен смотрел в окно. Звуки войны покидали его. В отличие от Уира, которого и в тихой спальне родительского дома окружал грохот воображаемых разрывов, Стивен научился забывать о войне.
Каким он был семь лет назад? В каком жил мире, какое существование — яркое, но наполовину бессознательное — вел? В то время оно казалось ему нормальным; мощные, ничем не стесненные порывы души что ни день обновлялись чувственными наслаждениями, выстраиваясь, как он думал, в нечто не просто понятное, но и значительное. Тогда ему мнилось, что еще чуть-чуть — и он откроет, даже докажет что-то важное, хотя в чем состояло это «что-то», теперь Стивен сказать уже не мог.
— Что вы собираетесь делать в Амьене? — спросил он у Эллиса.
— Не знаю. Это мой первый отпуск. Я не знаю, продолжается ли там нормальная жизнь. Пожалуй, я с удовольствием сходил бы в театр. А что вы мне посоветуете?
Стивен пожал плечами.
— Большинство норовит сначала напиться, а потом отправиться в бордель.
Эллис нахмурился.
— Не думаю, что мне это понравится.
Стивен усмехнулся.
— Что именно? Напиться?
— Нет… второе.
— Полагаю, от вас этого ждут. Командование считает, что молодой человек должен регулярно спать с женщиной, это полезно для здоровья. Бордели разрешены военной полицией.
— А вы в бордель пойдете? — с вызовом осведомился Эллис.
Стивен покачал головой:
— Нет. Мне это ничуть не интересно.
— Ну вот. И я не пойду, — сказал Эллис.
— Вы кому пишете?
— Матери.
— Похоже, я выбрал неподходящий момент для своего вопроса, — улыбнулся Стивен. — Но в кафе я пойду наверняка. И, с вашего позволения, угощу вас шампанским. Начнем с него.
Когда поезд медленно въехал под своды вокзала, Стивен его не узнал. Он приготовился к наплыву воспоминаний, но ни одно к нему не пришло. Выйдя на перрон, Стивен окинул взглядом арочную кровлю, потом зал ожидания. Он и Изабель уезжали с другого перрона, расположенного на дальнем краю вокзала. Стивен вспомнил зеленую дверь, на которую смотрел в окно, ожидая отхода поезда. И взглянув поверх путей, увидел ее, точно такую, как прежде.