И побольше флагов
Шрифт:
– Не будь сволочью, Фредди. – И Барбара резким движением пнула мужа в щиколотку, так как еще в первые годы уяснила, что Фредди нравится, когда она ругается и даже может пнуть или дать тумака, когда никто не видит. – Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Бэзилу требуется война. Не для мирной жизни он создан.
– В общем, это так. Странно только, что он не в тюрьме. Принадлежи он к другому общественному классу, он бы так легко не отделался.
Внезапно Барбара фыркнула:
– Помнишь, как он прихватил мамины изумруды, отправляясь в южноафриканскую Азанию? Но, уверяю тебя, на нашей войне он бы себе такого не позволил. Он вечно лез в горячие точки.
– Если горячая точка это попивать джин в Ла-Пасе, наблюдая, как генералы дерутся друг с другом.
– Ну а Испания?
– Занимался там журналистикой и контрабандой
– Да, он всегда был солдат manqu'e [3] .
– Не очень-то он и хотел состояться как солдат! А еще издевался над нашими сборами йоменских и территориальных войск.
– Ох, уж эти ваши сборы! Можно подумать, что ты пропадал на них!
– Если бы было побольше таких, как мы, и поменьше таких, как Бэзил, войны и вовсе бы не случилось. Когда видишь людей вроде Бэзила, начинаешь понимать Риббентропа, считающего, что мы прогнили. И не думаю, что Бэзилу в армии найдется применение. Ему тридцать шесть лет. Ну, может, что-нибудь связанное с цензурой. Он, кажется, знает много языков…
3
Неудавшийся, негодный (фр.).
– Вот увидишь, – сказала Барбара, – Бэзил успеет вернуться, вся грудь в медалях, пока ты со своими идиотскими йоменскими добровольцами будешь еще болтаться в Траст-Хаусе в ожидании танков!
На озере были утки, и Барбара позволила Фредди пуститься в рассуждения на этот счет. Она вела мужа по его любимым тропкам к павильону в готическом стиле, где по давней привычке Фредди часто настраивался на романтический лад. Что и произошло. А она все думала о Бэзиле, представляя его в ситуациях, вычитанных из книг о войне, сопоставляла его с теми, кто в ней участвовал. Она видела его Зигфридом Сассуном [4] – вот он в болотистой окопной жиже встречает рассвет, глядя на часы в ожидании атаки. Она видела его Комптоном Макензи [5] , как паук, плетущим нити Балканского заговора, среди олив и мраморных статуй подрывающим устои монархии. Она видела его Лоуренсом Аравийским и Рупертом Бруком [6] .
4
Сассун, Зигфрид (1886–1967) – английский поэт и писатель, участник Первой мировой войны.
5
Макензи, Комптон (1883–1972) – шотландский писатель, выступал как шотландский националист.
6
Брук, Руперт (1887–1915) – английский поэт.
Фредди, умиротворенный, обратился к теме развлечений. «Конечно, к началу сезона я друзей на охоту пригласить не смогу, – рассуждал он. – Но поближе к Рождеству не вижу причины отказать кому-нибудь из полка в удовольствии пострелять вальдшнепов».
Глава 2
Леди Сил оставалась в своем лондонском доме. К воздушным налетам она подготовилась не так тщательно, как большинство ее друзей. Ее маленький Карпаччо был отослан и надежно упрятан в Мэлфри, миниатюры и лиможские эмали находились в банке, севрский фарфор запакован в ящики и отправлен в подпол. Прочее же все осталось на своих местах в гостиной. Старинные тяжелые шторы вполне заменяли неприглядную черную бумагу на окнах, чтобы можно было включать свет.
Сейчас выходящие на балкон окна были открыты. Леди Сил сидела в элегантном кресле розового дерева и любовалась видом на площадь. Только что она выслушала речь премьер-министра. Из глубины комнаты возник и приблизился к ней ее дворецкий.
– Убрать радио, миледи?
– Да, разумеется. Он хорошо говорил. На самом деле, очень, очень, хорошо.
– Как это печально, миледи.
– Печально для немцев, Андерсон.
И это чистая правда, думала леди Сил. Невилл Чемберлен говорил на удивление хорошо.
Он никогда ей не нравился – ни он, ни его брат, который, если выбирать, все-таки лучше, но оба они до неловкости
Над Лондоном разнесся отвратительный, все еще непривычный вой сирен воздушной тревоги.
– Тревога, миледи.
– Да, Андерсон, я слышала.
– Вы спуститесь вниз?
– Нет. Пока во всяком случае. Проследите, чтобы вся прислуга спустилась и чтобы люди не особенно волновались.
– Вам понадобится ваш противогаз, миледи?
– Нет, не думаю. Из того, что говорил мне сэр Джозеф, я заключила, что опасность газовой атаки минимальная. Смею предположить, что тревога эта учебная. Оставьте его на столе.
– Это все, миледи?
– И постарайтесь успокоить девушек.
Леди Сил вышла на балкон и, посмотрев вверх, оглядела чистое небо. Попробуй они только атаковать нас и получат то, на что явно не рассчитывали, подумала она. Пора проучить этого человека. Одни неприятности от него все эти годы. Задумчивая, она вернулась к своему креслу. И уж по крайней мере поклонницей этого вульгарного Риббентропа она никогда не была. И на порог к себе не пускала, даже когда эта гусыня Эмма Гранчестер нам всем плешь проела, умоляя быть с ним поласковее. То-то сидит теперь в дурах!
Леди Сил хладнокровно ждала начала бомбовых ударов. Андерсону она сказала, что тревога, вероятно, учебная, но сказано это было для слуг – иначе они могли бы запаниковать – не Андерсон, конечно, а девушки. Но в глубине души леди Сил была уверена, что бомбы вот-вот посыплются. В этом все немцы: вечно пыжатся и надувают щеки, пускают пыль в глаза, делая вид, что они лучше всех. История, которую леди Сил изучала в школьные годы, была проста и сводилась к рассказу о стойкости добра в борьбе с превосходящими его силами зла, и отзвуки славных боевых побед ее страны еще звенели музыкой в ушах – Креси, Азенкур, Кадис, Бленхейм, Гибралтар, Инкерман, Ипр. Англия вела многочисленные и разнообразные войны с противником самым разнообразным, вступала в те или иные союзы, воевала по причинам иной раз самым темным и непонятным, но всегда действия ее были справедливы, рыцарски доблестны и крайне успешны. Нередко, будучи в Париже, леди Сил преисполнялась гордостью за то, что в ее народе так никогда и не привился обычай называть улицы в память о военных подвигах. Оставим эту привычку французам, чьи победы недолговечны и имеют значение лишь узкоспециальное, но использовать великие свидетельства священной правоты и справедливости, проставляя их на почтовых конвертах, украшая ими вывески шляпниц и педикюрш, было бы позором и низостью, до которой не додумались даже радикалы.
Подобно живым картинам на благотворительном балу, в ней ожили надписи, выгравированные на стальных табличках в ее классной комнате: «Сидни при Зютфене», «Вулф при Квебеке», «Нельсон при Трафальгаре». (Только Веллингтон не удостоился места на этом празднестве: на него наехал Блюхер, оттолкнув, вылез вперед с типичной прусской наглостью, чтоб урвать от плодов победы, завоеванной не им!) И к этому гордому списку имен (мешавшихся в сознании леди Сил с сонмом тех воплощений богатства и респектабельности, что представлены на Сквадрон-Лоун в Коусе и толкутся со своими первостепенной важности замыслами по всем приемным, холлам и бильярдным) присоединилось в это утро новое имя – лица, дотоле здесь вряд ли уместного, – Бэзила Сила.