И пожрет пес пса…
Шрифт:
Резким контрастом им был заколоченный нижний этаж «Бродвея» — пустой, выпотрошенный, убежище для жирных крыс и немногочисленных изгоев общества. Когда Трой был молод, богатые разъезжали в «кадиллаках», бедные же довольствовались «фордами». Теперь у богатых были лимузины, а у бедных — тележки с пустыми банками из-под кока-колы. Трой выругался.
— В чем дело? — спросил Дизель.
— Так, бурчу. — Трой положил руку другу на плечо. — Ты понимаешь, как прогнил этот мир?
— А мне нравится. Как раз в прогнившем мире нам самое место.
— Что верно, то верно.
Они шагали в сторону
Они прошли мимо человека, предлагавшего сигареты поштучно с накрытого полотенцем ящика из-под яблок. На следующем углу испаноязычная женщина с индейскими чертами лица торговала кусочками манго и дыни по доллару штука.
— Загляни сюда. — Дизель указал на узкий проулок. Трой послушался. Трое темнокожих юнцов передавали друг другу самокрутку с крэком. Ее могучую вонь перекрывал самый отвратительный запах на свете — человеческий. В городе не было общественных уборных, а в те, что располагались в общественных зданиях и на Першинг-сквер, бездомных не пускали, поэтому отверженные в лохмотьях мочились в боковых улочках. Амбре было такое, что Трой отпрянул.
— Смелые ребята! — сказал Дизель о троице в проулке.
— Не знаю… Стал бы ты таких арестовывать?
— Вряд ли, — ответил Дизель со смешком. — Я бы не выдержал этой вонищи.
— Интересно, почему собачья моча не воняет, а человеческая смердит хуже кошачьей?
— Откуда мне это знать? Это ты у нас книгочей.
— Я тоже не знаю. Есть над чем поломать голову.
— Лучше поломаем голову, как бы срубить башлей. Нам еще не пора назад в отель? Вдруг нагрянет Грек?
Они шли по кварталам, специализирующимся на торговле мужской одеждой: магазин за магазином с костюмами, рубашками и галстуками.
— Здесь можно неплохо приодеться!
— С этим нужен глаз да глаз. В витрине все выглядит отлично, но качество проявляется только после двух чисток.
— Как в жизни, — брякнул Дизель.
— Да ты философ, брат!
— Рядом с тобой любой простофиля заделается философом.
Они свернули за угол. Молодой мужчина с безумным взглядом, в порванной на плече футболке держал в руке белый пенопластовый стаканчик. От кисти до локтя его руки были не то грязными, не то загорелыми, выше локтя — мертвенно-бледными, покрытыми, как его шея и щеки, круглыми язвами, похожими на стригущий лишай. Подойдя ближе, приятели прочли на табличке, висящей у него на шее: «СПИД».
Большинство прохожих шарахались от него. Грузная негритянка, наоборот, остановилась и расстегнула сумочку. Минуя их, Трой и Дизель увидели в ее руке доллар и христианскую листовку. «Хвала Иисусу!» — донеслось до их ушей.
— Ты веришь в Бога? — спросил Дизеля Трой.
— И не хочу, а верю. Это все монашки, я ведь прожил у них до восьми лет. Это так глубоко в меня впиявилось, что не вырвать никакими силами.
— Выходит, тебя ждет ад?
— Выходит,
— И ты в это веришь?
— Конечно верю! Знаю, что херня все это, но вера сильнее знания, ведь так?
— Веришь — так верь.
— У меня одна надежда: что до ада еще далеко.
На телефоне в номере мигала лампочка. Их ждало сообщение от Ларри. Он приехал и обещал позвонить утром.
Трой не прочь был погулять еще, но у Дизеля от ходьбы разболелись ноги, поэтому они решили остаться в номере и посмотреть по кабельной сети отеля «Дракулу». Мерзкое создание как раз увозили из Англии, когда в номере зазвонил телефон. Это был Алекс Арис, ехавший на север по портовому шоссе.
— Может, перекусим? — предложил он.
— По мне лучше поговорить, — ответил Трой. — Узнать, что к чему.
— Годится. Где хочешь встретиться?
— Как насчет «Пасифик Дайнинг Кар»? Это недалеко от отеля. Пешком можно дойти.
— В тех кварталах уже не стоит разгуливать в темноте.
— Я здесь всю жизнь ходил!
— Все меняется, а это место особенно.
— Что стало со здешними пенсионерами?
— Их самих не стало. Учти, этот район теперь первый в Лос-Анджелесе по преступности. Там сплошь выходцы из Центральной Америки. Это тебе не прежние латиносы. Некоторые из Никарагуа. Каждое утро рядом с их деревнями находят по три-четыре трупа со связанными вместе большими пальцами рук и копошащимися вокруг дыр в черепах мухами. Когда налюбуешься на такое в возрасте пяти-шести лет, то Лос-Анджелес покажется сонным царством. Я знаю, вы себя в обиду не дадите, но все равно это не место для вечерних прогулок.
— Ладно, убедил. Сколько тебя ждать?
— Я на Флоренс-авеню. Минут двадцать.
— Хорошо. Собираюсь.
Ресторан «Пасифик Дайнинг Кар» на Шестой стрит, в паре кварталов от портового шоссе, был по меркам Лос-Анджелеса старинным заведением. Начало ему положила в 1921 году вокзальная закусочная. За прошедшие годы она выросла до одного из крупнейших мясных ресторанов города. Благодаря близости к мэрии и к центру в его кабинетах заключалось немало деликатных сделок. Ресторан продолжал процветать и тогда, когда его окрестности превратились в колонию центральноамериканских беженцев с высочайшим в городе уровнем преступности. Он был маяком благосостояния посреди моря бедности. Посетители прибывали только на автомобилях, стоянка была обнесена забором. Машины парковала обслуга в красных жилетах.
Трой отдал машину служителю, взял талон. Прежде чем вылезти, он быстро осмотрел салон и пришел к выводу, что не оставил ничего, что может привлечь внимание. Дизель спрятал под щитком пистолет, но там служитель не станет шарить, даже если заглянет в бардачок. Некто Пиз-Ловкач, работавший на стоянке в Вегасе, как-то в отсутствие клиента отпер ключами багажник, где в трех картонных коробках лежали 310 тысяч долларов. Ловкач сменялся через двадцать минут. Уезжая домой, он прихватил с собой коробки и больше никогда ничего об этом не слышал. Сам он не стал спрашивать: «Как там синий „кадиллак“? Просто укатил?» Не последовало ни жалоб, ни вопросов. Кто-то беззвучно смирился с потерей трехсот тысяч. Чего только не бывает!