И приведут дороги
Шрифт:
Я посмотрела в пол, чувствуя, что лицо заливает краской. Господи, неужели это было так заметно? Прилетело, откуда не ждали. А что, если это было заметно не одной Добронеге? Что, если Миролюб?.. А ведь он вправду всегда цепляет Альгидраса, подначивает. Конечно, мысль о том, что это ревность, мелькала в моем мозгу, но слишком быстро исчезала. Ну не могут всерьез эти суровые мужчины вот так… Господи! Убить из ревности, да еще опозорить! Добронега выпустила мою руку, и теперь уже я прижала ладони к пылающим щекам.
Мать Радима больше не ждала ответа. Ей и так все было
– Ты хочешь сказать, что Миролюб из-за этого? Так он же сам мог его убить! Он же вчера мне сказал, что может убить за это, но не станет и что в Свири никто не узнает, если я попрошу.
– И ты попросила? – с горькой усмешкой уточнила она.
Я медленно кивнула, глядя прямо перед собой и все еще пытаясь осознать случившееся.
– Вот и слов никаких больше не надобно, – подытожила Добронега.
А меня вдруг озарило: если Добронега о подобном говорит, значит, такое здесь возможно. Интересно другое: а действительно ли Альгидрас не убивал Ярослава? Что, если он тоже убил? Из ревности…
Я вспомнила пристальный взгляд серых глаз. Какова вероятность, что Альгидрас вправду влюбился? Всемилу он не любил совершенно точно. Что же касается его отношения ко мне… Я задумалась. Могло ли что-то во мне его привлечь? Определенно, я не была первой красавицей в Свири. Однако я совершенно очевидно отличалась от местных девушек, и Альгидрас был единственным, кто имел возможность видеть эти отличия. Мог ли он впечатлиться моей непохожестью на других? Самим фактом моей чужеродности и некоей тайны? Я тряхнула головой. Он сам был сыном женщины, служившей богам, то есть по местным меркам не совсем человеком. Ему ли заострять внимание на необычном происхождении?.. Но, с другой стороны, он явно волновался в моем присутствии. Ведь прилагал же массу усилий, чтобы скрыть эмоции, которые я могла чувствовать каким-то непостижимым образом. А еще его совершенно очевидно бесило нахождение Миролюба в непосредственной близости от меня. До того, что он свалился нам на головы во дворе Радима. Да и всякий раз при упоминании княжича он раздражался на пустом месте. И все это выглядело весьма странно.
Я вздохнула, понимая: такими темпами, чего доброго, еще додумаюсь до того, что он и побратимство разорвал по причине своей неземной любви. Чушь все это! Пусть и весьма лестная, но чушь. И все же Добронега считает, что такое возможно… Я подняла голову и встретилась взглядом с матерью Радима.
– Ты думаешь, что Миролюб потому оболгал Олега? Из-за меня?
– Миролюб – не Любим, – медленно произнесла Добронега, – но все же его сын. К тому же княжич, который привык все получать. А с тобой добром хочет.
– Подожди, – перебила я. – Они вчера спорили об этом убийстве. И получилось, что Олег сказал, будто Миролюб тоже мог убить. Ну, не точно так, но почти.
Я вдруг поняла, что мать Радима на моей стороне хотя бы потому, что Всемила – ее семья, и Альгидрас все же не чужой. Значит, можно рассказать ей часть правды. Вдруг она чем-то поможет или хотя бы прояснит ситуацию?
– И Миролюб ответил, что ему не было нужды убивать Ярослава, потому что я и так его. Тогда
– Так то Ярослав был? – встревоженно спросила Добронега, и я сперва не поняла ее реакцию.
– Да.
– Ох, бедовые головы, – пробормотала Добронега.
– Нет! Не могли они его убить. Ни один не мог. И с Олегом ошибка какая-то. Я не верю, что Миролюб обвинил его в убийстве. Не нужно ему это! Мы с ним и так поладили. Сама же видишь.
– Вижу. А еще вижу, как на хванца смотришь, – сурово сказала Добронега. – И Миролюб не слепец.
Я обхватила плечи и заставила себя взглянуть в глаза Добронеге:
– Все не так.
– Не так… Ох, дочка-дочка. Коли не был бы он побратимом Радимушки да коли не была бы ты сосватана, я бы только рада была. Душа за него болит. Ты стерпи, Всемилушка, забудь все это… пустое. Не трави себе душу, не доводи до беды. Миролюб хоть и добр, так все они добры, пока того, что им принадлежит, не трогают. Не играй с огнем. И Олега не сбивай! Особенно сейчас, как он защиты Радима лишился. Ох, языки теперь чесать будут. Коль обойдется все с ним в этот раз, ему же все косточки перемоют. Не надобно тебе рядом даже показываться. Не гневи богов.
Я устало покачала головой:
– Да неужто я не понимаю? Ты права, я правда о нем много думаю. Только все равно ничего не было и не будет. Нам нечего стыдиться.
– А он? – осторожно спросила Добронега. – Он думает?
– Нет, – после паузы ответила я. – Наверное, нет. Он о другой думает. Женат он был на острове.
Добронега прижала ладонь к губам.
– Он сам тебе сказал? Радиму не говорил.
– Радим, верно, не спрашивал, – усмехнулась я. – А я спросила.
Я не чувствовала вины за то, что рассказываю Добронеге тайну Альгидраса. Это и не тайна, по большому счету. Вероятно, вправду никто в Свири просто не интересовался тем, был ли женат молчаливый хванец. Да и зачем им? Для девушек он не был завидным женихом, а мужчины здесь говорили, как правило, об оружии да о кварах.
– Это хорошо, что он любовь свою помнит. Так всем спокойней. А ты душу не трави ему, поняла?
Я кивнула, и Добронега провела по моим волосам. Я поймала ее натруженную руку и прижала к щеке.
– Что с ним теперь будет?
Над моей головой раздался тяжелый вздох.
– Не знаю, дочка, что с ним будет, что со Свирью будет…
Как же хотелось остановить время! Пусть этот день растянется до бесконечности, пусть не будет никакого суда, пусть все это окажется кошмаром.
Во дворе залаял Серый, в ворота заколотили.
– Ох. – Добронега подскочила, а потом резко осела на сундук. – Чует сердце, недобрые там вести.
– Я открою? – поднялась я.
– Сама отворю, – Добронега вновь встала, тяжело опершись на мою руку, точно силы разом ее оставили. – Здесь будь. – И вышла, не взглянув на меня.
Из окна я видела, как Добронега идет к воротам – неестественно прямо, подняв голову, будто те, кто был за воротами, могли за ней наблюдать, и понимала, что настали непростые времена. И помощи ждать неоткуда.