И пусть наступит утро
Шрифт:
Богданов, хорошо разбиравшийся в людях, понимал, что стычки Таирова с Березиным порождены чувством личной обиды Таирова и что с течением времени, если, конечно, Березин будет вести себя умно и правильно, они прекратятся и обязательно уступят место взаимопониманию, товарищеской поддержке и дружбе.
Богданову, правда, было ясно и то, что работать сейчас Березину без двух командиров взводов было трудно, точно так же и Таирову было трудно одному командовать двумя огневыми взводами. И все же он не мог обещать командиру дивизиона Ерохину, который все время просил
– сказал Богданов.
– Ведь на весь полк прибыло только восемь...»
Встречу с прибывшими в полк лейтенантами - выпускниками артиллерийских училищ Богданов назначил на пятнадцать часов.
Как обычно, майор обстоятельно побеседовал с каждым из них. Он любил молодежь, и его всегда радовало прибывающее ежегодно пополнение выпускников. Вот и эти. подтянутые и молодцеватые, больше всего хотели произвести впечатление настоящих, знающих службу командиров.
А Богданов, глядя на юные лица лейтенантов, думал: "Совсем еще дети. Они, конечно, полагают, что, окончив училище, сразу сделались командирами. Но я-то знаю, что это не так. Здесь, в полку, только и начнется настоящая учеба. Кто-то из этих восьми, возможно, не выдержит, переживет минуты слабости или, еще хуже, разочарования. Последним особенно нужна будет помощь".
– Нам хотелось бы, -- вслух произнес Богданов, - чтобы каждый из вас нашел моральное удовлетворение в трудной и подчас далекой от романтики повседневлой работе с людьми. Ибо без этого невозможна служба... Коллектив полка поможет вам.
Майор всегда сам решал, кого и куда направить из вновь прибывших. Он хорошо знал своих командиров, и не случайно в батарею, где служили порывистый и горячий Березин, вспыльчивый, самолюбивый Таиров, был направлен особенно понравившийся Богданову подтянутый, уравновешенный и неторопливый в суждениях лейтенант Вячеслав Кирдяшкин. Домой Богданов пришел в хорошем настроении.
– Чему ты радуешься, Коленька?
– спросила жена.
– Радуюсь? Разве заметно? Впрочем, ты права, Манечка. Пополнение получили, наконец: молодые лейтенанты. Сегодня я познакомился с ними и направил в подразделения. Ты не представляешь, каких хороших специалистов готовят наши училища. Посмотришь на них - сердце радуется. Золотой фонд. Беречь их надо.
– И воспитывать, - лукаво улыбнувшись, вставила жена.
– Обязательно. Ты не смейся, Манечка, воспитание - великое дело. Ты и сама это не хуже меня знаешь.
– А как с отпуском, Коля?
– Все своим чередом. Никто не возражает. Ох, и отдохнем же мы с тобой на славу!
– Тебе, Коля, полечиться нужно. Может быть, ты в санаторий поехал бы, а я с Борей к своим?
– Никаких «своих». Бореньку завезем по дороге к бабушке, а сами вместе махнем на юг. Я тебя недалеко от санатория устрою, если не будет парной путевки. Решено, и больше мы об этом не говорим. Да, мне советовали пойти на концерт филармонии. Особенно хороши, говорят, сольные номера. В субботу и мы послушаем. Филармония у нас концерт дает.
–
– Уже вывесил? Молодец!
– улыбнулся довольный Богданов.
Три дня, оставшиеся до субботы, промчались незаметно. Богданов много работал. С комиссаром полка и начальником штаба он еще раз проверил мобилизационный план. Отработка этого плана, еще недавно казавшаяся обычной служебной формальностью, сейчас заставляла о многом задуматься.
В субботу вечером Богданов с Марией Ивановной пришел к кирхе. До начала концерта оставалось еще минут двадцать, и все толпились на улице перед зданием. Когда стали рассаживаться по местам, Богданов огляделся. Зал был полон.
Но вот в зале погас свет, и на авансцену вышел ведущий. Концерт начался. И он не обманул надежд любителей музыки. Николая Васильевича концерт порадовал прежде всего исполнением увертюры к опере Глинки «Руслан и Людмила». Музыка увертюры, то огненно-пылкая и бравурная, то торжественная, а в финале тревожная, как бы омраченная гаммой тонов, напоминающих о злых чарах Черномора, захватила Богданова.
Любители эстрадной песни с удовольствием приняли и заставили исполнить на бис новую популярную песенку «Во Львове идет капитальный ремонт, шьют девушки новые платья....»
Концерт закончился поздно. Завтра, чур, рано не будить, - шутил Богданов, возвращаясь с женой домой.
А в пять утра полк был поднят по боевой тревоге. Богданов срочно выехал в штаб и больше уже не смог заехать домой даже на минуту, чтобы повидаться с семьей перед разлукой - кто знает, может быть, очень долгой. Его адъютант передал Марии Ивановне записку: "Манечка! Фашисты напали на Родину. Идем в бой. Не бойся за меня, береги Борю. Я не прощаюсь с тобой, До свидания. Твой Николай".
«Война, - думал Богданов по дороге в штаб корпуса, - рассуждали о ней; гадали, когда она будет, и вот - пожалуйста...»
В конечном счете, война - это то, к чему он готовил полк, к чему готовился сам. Ничего неожиданного. О войне говорили многие. Знали, что она рано или поздно будет. Да, знали, но все же надеялись, что ее удастся избежать, по крайней мере сейчас... Верили или старались поверить в это.
Где-то невдалеке ухали разрывы тяжелых бомб. Полыхали зарева пожарищ. Машина взяла крутой подъем. Начинался новый день - 22 июня 1941 года.
БОГДАНОВЦЫ
Первое сражение
Неровное пламя коптилки, сделанной из гильзы противотанкового снаряда, освещает землянку. Причудливые тени пляшут на сырых стенах.
Богданов укрылся шинелью и подложил под голову противогаз.
– Разбудите, если что, - сказал он сидевшему напротив связисту и закрыл глаза.
Раджабов молча смотрит на осунувшееся лицо командира полка.
Сон не приходит к Богданову, несмотря на крайнюю усталость. «Нервное напряжение, - думает майор, - а уснуть просто необходимо. Нужно использовать небольшую передышку...»