…И пять бутылок водки
Шрифт:
Вот так он размышлял, стоя в тени, у газетного киоска. Он ничего не знал о ночной облаве, не ведал беды, нависшей над его головою; не подозревал о том, что с этого дня он уже, в сущности, проклят и напрочь отвергнут блатными. Душа его была незамутнена, и мысли были легки.
«Пойду, – решил он твердо, – хоть отдохну по-настоящему!»
И только он подумал это – в стороне, в отдалении, возникла фигура, показавшаяся ему знакомой. Он вгляделся: смуглое, цыганского типа лицо, косая черная челка над бровью… «Ну, ясно, – сообразил Игорь, – это же гитарист! Тот самый парень, что был
Вокруг бурлила и текла густая толпа; крутились, рябя, косынки и кепки, пыльники и пиджаки. Предвечерняя улица была залита светом, исполосована тенями и битком набита людьми. Но все эти люди были чужими Игорю. Близкой и своей казалась ему только та, отдаленная фигура…
Гитарист, очевидно, только что вышел из пивной. За его спиною зияла растворенная дверь; там, в полумраке, в прохладной глубине, смутно белели столики, двигались темные силуэты. Он стоял у порога, вполоборота к двери – дожидался кого-то… И в тот самый момент, когда Игорь приблизился, из глубины пивной появилась женщина – рыжеволосая, с покатыми плечами, с обширной грудью, колышащейся в вырезе пестрого платьица. Пухлые плечи ее были обнажены, осыпаны веснушками. И на правой ее руке Игорь увидел наколочку: сердце, пронзенное стрелой…
– Привет, – сказал Игорь. Он весело сказал это, так как был искренне доволен встречей. – Привет, друзья! Вот хорошо… Тебя-то, Роза, мне как раз и надо…
То, что произошло затем, повергло Игоря в изумление. Гитарист отшатнулся, прижимаясь боком к стене. Лицо Розы как-то странно осунулось, завяло, губы побелели. В расширенных глазах метнулась тревога.
– Ты, – проговорила она вздрагивающим голосом.
– Я, – сказал Игорь, – конечно – я! Кто же еще? Вы что – не узнаете меня?
– Ты… Чего ты от нас хочешь?
– Да ничего… Просто – поговорить, – недоуменно и растерянно пробормотал Игорь. – Я не пойму… В чем дело? Что с вами такое? Вы меня, наверное, не узнаете, путаете с кем-то другим.
– Да нет, узнаем, – сказал, кривясь, гитарист, – такого ни с кем не спутаешь… После всего, что было…
– А что – было? – спросил сейчас же Игорь. И весь напрягся, исполненный скверных предчувствий. – Что?
– А ты разве не знаешь? – поигрывая бровью, сказала Роза. – Не догадываешься? Ну, конечно, конечно. Ты же ведь мальчик тихий, простой, ни в чем не повинный.
– Ни в чем, – сказал Игорь. – Точно. Ну-ка, что вы мне можете предъявить?
«Неужели, это все – по поводу чемодана? – тоскливо подумал он. – Скорее всего – так… О, проклятье! Но ведь это же мелочь, пустяк, не стоящий разговора!» Он подался к Розе – шагнул к ней – и она попятилась, в страхе.
– Ну! – повторил, накаляясь, Игорь. – Что вы можете предъявить? Говорите же, черт вас возьми! Если вы имеете в виду ту, ночную историю, – так мне просто смешно… Произошло недоразумение. Я, конечно, виноват – не отрицаю. Но иначе я поступить не мог. Просто не мог. И не так уж это ужасно… И вообще, хватит о пустяках!
– Так ты считаешь это пустяками? – взвизгнула Роза. – Ах, ты… – Она задохнулась, замерла на миг. Воздела в гневе руки. – Ах, ты!
– Погоди! – одернул ее гитарист, – не делай базар.
Он
– Тихо, Розочка, тихо, – пробормотал он опасливо, – не надо нервов. Гляди – фрайера! У них уши, как радары.
И затем, – понизив голос, – оборотясь к интеллигенту:
– Ты сказал, что вину свою не отрицаешь?
– Ну… Да, – замялся тот, – в какой-то мере…
– Значит, все же – не отрицаешь? – настойчиво допытывался гитарист. – Признаешь?
– Д-да.
– Ну, вот и ладно, – сказал гитарист. – Это-то и надо. Хорошо, хоть сразу раскололся.
Он вдруг прищурился, охваченный какой-то новой мыслью.
– Погоди. А – почему?
– Что? – не понял Игорь. – Что – почему?
– Почему ты так легко признаешься, колешься, а? Дело-то ведь серьезное… Непонятно. Или, может, – тоже как-то хитришь?
– Да зачем, – воскликнул Игорь, – зачем мне хитрить? Ты говоришь: дело серьезное… Ничего серьезного в том, что произошло, я не вижу. Да, не вижу! В конце концов, если и есть какая-то моя вина, то – небольшая. Все это выеденного яйца не стоит. И мне действительно смешно…
И тотчас же Роза задергалась, зачастила визгливо:
– Навел мусоров, ссучился, заложил всю кодлу и это, по-твоему, вина небольшая? Тебе – смешно?
– Кто ссучился? – вздрогнув как от удара, спросил Игорь: – я?
– Ты, – сказал гитарист. – Ты же сам только что признался! И не кривляйся; если уж начал колоться – колись до конца… Расскажи-ка, когда ты успел столковаться с милицией? После твоего ухода легавые вломились почти сразу же, через пятнадцать минут… Они, конечно, ждали, пока ты отвалишь… Все было заранее продумано, это ясно. Но как ты ухитрился все это обстряпать – вот, что интересно! В ту самую ночь, или раньше? Может, ты писал с дороги не одному только Хмырю?
Только сейчас, только в этот момент понял Игорь всю безнадежность обрушившегося на него несчастья. Случилось что-то странное, непостижимое. Причем – и это самое главное! – случилось в его отсутствие… И ничего уже, в сущности, нельзя теперь ни изменить, ни поправить. Он понял это, угадал; битую карту не переигрывают – за нее просто платят!
Ах, он отлично понял это. Но все же попытался еще раз разговориться, разобраться в ситуации, как-то спастись…
– Послушай, послушай, – произнес он, запинаясь, с трудом шевеля помертвевшими губами. – Это какой-то брел… Чертовщина… Мы же толковали о разных вещах! Я совсем в другом признавался! Я ведь – про что? Про чемодан. А то, о чем ты говоришь…
Он не докончил – не смог. Его толкнули в плечо и оттеснили в сторону. Из пивной, гогоча и топая, вывалилась шумная компания. Между Игорем и гитаристом мгновенно вклинился какой-то тип – распаренный, пахнущий потом и пивным перегаром. Возникла суета. Блатные разделились, раздались; их завертело в водовороте. И когда гуляки схлынули, Игорь увидел, что он – один. Один! Без своих! Гитарист и Роза исчезли, поглощенные толчеей. А может, – бежали, воспользовавшись ею…