И слух ласкает сабель звон
Шрифт:
— Я вас не понимаю.
— Вы знаете такую поговорку: уж лучше грешным быть, чем грешным слыть? А? Конечно, знаете. Я вам это все говорю совсем не для того, чтобы впечатлить вас своими лингвистическими познаниями. Вот вы тут мне произносите высокие патетические слова, гневно отвергаете мерзкие предложения… Это все прекрасно, заслуживает уважения и так далее. Но давайте реально посмотрим на вещи. Кто узнает хоть долю правды из того, что случилось с вами? Поверьте, германская контрразведка кое-чего да стоит. Вы это могли заметить уже хотя бы по тому, что нежданно-негаданно
— Чего вы от меня хотите? — простонал Гамелен, сжав руками пылающие виски.
— Вот это уже другой разговор, — кивнул немец. — А при нормальном с нами сотрудничестве мы даем гарантии благоприятного для вас исхода дела. Мы, немцы, ценим все сделанное для нас. Тем более, мой дорогой, у вас нет иного выхода, кроме того, который я вам предлагаю. Хотите кофе?
Поднявшись, немец достал из ящика стола подробную карту Шампани и развернул ее перед Гамеленом.
— Так что вы хотите от меня?
— Что я хочу? Хочу знать все о ваших русских союзниках.
— Вы же получили мой пакет.
— Да, благодарю за подсказку, мы внимательно ознакомились с его содержимым, почерпнув оттуда массу полезной информации. Но нас интересует о них все, а не только то, что было в вашем пакете!
Гамелен тяжело вздохнул, глядя на цветную карту, где разными цветами были отмечены линии фронта, красовались какие-то значки, кружочки и крестики.
— Прошу! — с полуулыбкой сказал фон Репель, наклоняясь к самому лицу француза и сверля его глазами. — Откройте душу, и вам станет легче! — елейным голоском проговорил он, издевательски подражая тону священника при исповеди в церкви.
ГЛАВА 10
Война приучает людей к неожиданностям. Многие немыслимые в мирное время вещи становятся рядовыми и обыденными в военное. Но то, что случилось в Париже, вызвало не просто скандал — бурю. «Докатились! — бушевали наверху. — Теперь немецкие агенты уже работают в генштабе. Секретная информация чрезвычайной важности запросто попадает в руки противника. Это неслыханно!»
Всем, отвечающим за эту сферу деятельности, был устроен жестокий разнос, но, естественно, мало что изменилось. Дидье Гамелен как в воду канул.
Именно его исчезновение обсуждали сейчас офицеры генштаба после очередного этапа бесплодных поисков пропавшего майора.
— Не могу понять, — произнес капитан с рыжеватыми усиками, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я прекрасно знал Дидье еще в мирное время. Мы дружили семьями, часто бывали дома друг у друга. Мне казалось, что этот человек виден, как на ладони. Я даже заподозрить не мог его в чем-то противозаконном! Не понимаю…
— Всем нам присуще ошибаться, господа, — флегматично произнес майор лет сорока. Сняв очки, он повертел их в руках и, достав белую тряпочку, принялся тщательно протирать стекла. — Я вообще придерживаюсь мнения, что доверять нельзя никому.
— Что значит нельзя доверять? — возмутился сидевший за соседним столом подполковник. — Как это вас понимать?
— А так и понимать. Вся эта дружба, панибратство — ни к чему, — говорил недоверчивый офицер в очках. — Во всем, особенно в таких ответственных и важных вещах, должны главенствовать законы. Как предписано, так надо и действовать. Это в гражданской жизни, где от тебя мало что зависит, ты можешь рассуждать на тему того, правильно что-то или нет. А здесь — извините!
— Я с вами не согласен. Если следовать вашей философии, то можно вообще прийти к выводу, что не нужны ни дружба, ни семья. Человек тем и отличается от иных существ, что у него есть душа, благодаря которой он может чувствовать. А стать бездушным камнем — так зачем тогда и жить?
«Не ломала тебя еще жизнь, капитан, — ехидно усмехнулся майор, глядя на оппонента. — Молод ты еще».
— И тем не менее факты остаются фактами, — развел руками штабист. — Давайте смотреть правде в глаза: Гамелен исчез вместе с совершенно секретными документами и…
В коридоре послышался какой-то шум, и в отворившейся двери показался дежурный, доложивший, что «к господину полковнику пришел посетитель».
— Какой еще посетитель? — прищурился офицер. — Кто такой?
— Это женщина, господин полковник.
— Хм, странно… Ну, просите.
Однако дежурный лейтенант не успел удалиться в коридор, чтобы привести этого самого посетителя, как тот уже сам оказался в кабинете. Это была старуха лет шестидесяти пяти с бегающими глазами. Мадам представляла собой классический тип женщины, с появлением которой в общественных местах начинаются склоки, иногда переходящие в потасовки. Такие вечно недовольны тем, что им отрезали худший кусок от колбасы или подсунули гнилые фрукты, не говоря уже о том, что «эта мымра все время косо на меня смотрит».
— Добрый день, мадам, — мило улыбнулся полковник, вставая из-за стола. — Что же вас привело к нам?
Он был немало удивлен, увидев такого нехарактерного в этом учреждении посетителя, но, как истинный француз, старался этого не показывать, скрывая недоумение за галантностью.
— Здравствуйте! — скрипучим голосом произнесла старуха. — Я вижу, если в Париже в одной комнате собралось столько офицеров, значит, войну мы точно выиграем.
Сидевший у окна капитан хрюкнул от смеха, признав, что у «мадам» имеется неплохое чувство юмора.
— Я чего пришла, — с ходу начала женщина, — у меня, конечно, не так много времени, чтобы слоняться где попало, но, как говаривал мой покойный муж, справедливость в Париже должна восторжествовать! — подняла она вверх кривоватый палец со сломанным ногтем.
«Просто живое олицетворение правосудия, — подумал капитан. — Да за ней можно записывать изречения».
— Простите… — наклонил голову полковник. — У нас так много работы, что я несколько… э-э-э…
— Да ладно, рассказывайте, — махнула та рукой, — знаю я вашу работу: бумажки перебирать.