И смех и грех, или Какая мука - воспитывать!
Шрифт:
Мальчик очень несмело сделал пару шагов к сёстрам и застыл. Его огромные чёрные глаза с темноватыми белками округлились ещё больше, а рот с пухлыми губками открылся. Ребёнок переводил взгляд с одной на другую и не мог остановиться.
Все трое стояли в шоке друг от друга.
Наконец младший по возрасту, но всё-таки мужчина, первым пришел в себя и обернулся к маме в поисках поддержки и подсказки. Но та отвлечённо перекладывала оладьи на тарелку.
— Э-э-э… бонжуг. Жёмапель… э-э… Вольдемаг****.
Второй нашлась Марго.
— Бонжуг,
Затем повернула голову к сестре.
— А я Арина, — улыбнулась та и, протянув руку, потрепала парня по волосам. За что получила лучистый ответ от белозубого сорванца.
Если коротко, то своим появлением на родительских собраниях, Иван их всё-таки сорвал. Оба.
Сначала в училище Лавровского.
В одной небольшой комнате собралось шестнадцать светских львиц. Шестнадцать несостоявшихся балерин. Даже если считал чисто по головам, Беспалов всё-таки не очень любил применять к представительницам слабого пола животноводческие термины и уж тем более — названия крупного рогатого скота типа «тёлочка». Львицы как-то лучше.
Так вот, как только Ваня прошел на «Камчатку» и постарался там слиться с пейзажем, мимикрируя под растение фикуса, стоявшее недалеко в углу, в массах начались разброд и шатание. То одна, то другая «львица» поворачивались к нему с различными выражениями лиц, но в основном — с оценкой, и пытались… Да Иван и сам не понял, что им конкретно надо. Казалось, они задались целью засмотреть его до смерти. Об энергетике и говорить не приходилось — в воздухе воодушевление стояло такое, что хоть топор вешай. А от смешанной вони их стойкого французского парфюма, возникало столь же непреодолимое желание повеситься рядом с топором.
— Вот познакомьтесь, дамы, — с улыбкой начала классная руководительница Марго, имя которой Иван не хотел бы знать в принципе, — у нас в этом году пополнение. Это, — она заглянула в какую-то шпаргалку на своём столе, — Иван Степанович Беспалов, опекун нашей Маргариты Ромашовой. Прошу любить и жаловать.
Бурные, продолжительные аплодисменты.
«Какай здесь этаж? — вытирая кончик носа, пытался вспомнить герой дня. — Если ниже пятого, то я, пожалуй, рискнул бы».
А что случилось с воздухом, когда классная руководительница попросила номер его телефона. После того как он громко произнёс все десять заветных цифр, казалось на перекур сейчас повалят даже из соседних аудиторий.
Уходил оттуда Ваня чуть ли не огородами, как агент разведки после провала.
— Это возмутительно, — бубнил он, открывая указанную ему охранником незаметную дверь в торце первого этажа. Попав в какой-то невнятный переулок, он направился на свет фонарей и увидел возле главного входа «львиц», которые дымили сигаретами, будто прохудившиеся выхлопные КамАЗов, и что-то живо обсуждали. Парню очень не хотелось, чтобы они «срисовали» номерок его машины.
Но это была только трагедия.
В виде фарса история повторилась в гимназии № 1514, когда Иван заявился туда вместе с Ариной. Спасало только боевое крещение «светскими львицами».
— Какая красивая пара, — первым делом зашептались за спиной.
Но Ване было не до этого — он высматривал Макара или Макарона.
«Один чёрт разницы, как там его… хера этого». — Очень хотелось взглянуть, оценить, прощупать хотя бы глазами. Идеально конечно кулаками — у Ивана они так и чесались — но это уже роскошь. За что бить? А ни за что. Так, для профилактики. Лишним не будет.
Однако вместо парня к ним подошла невысокая девочка, по всем признакам альбиноска — с белыми волосами, забранными в хвостик, такими же бровями и белыми пушистыми ресницами.
— Привет, — доброжелательно улыбнулась она улыбкой ангела.
— Привет, — наклонилась и поцеловала её в щечку Арина. — Иван, познакомься, это моя лучшая подруга Валя Пархоменко. Валь, а это и есть мой опекун Иван Степанович, о котором я тебе рассказывала.
— Здравствуйте, Иван Степанович. Мне очень приятно с вами познакомиться, — произнесла интонациями ребёнка новая знакомая.
— Взаимно, мисс, — немного вздёрнул брови парень. Сквозило что-то очень интересное, обаятельное в этой девочке-ребёнке.
Тут их отвлекла академического вида женщина, громко попросив занимать свои места.
— Почему ты никогда о ней не рассказываешь? — полушепотом, под топот ног и, игнорируя шквальный огонь взглядов, наклонился к своей подопечной Иван. — О Вале этой.
— Потому что о ней не хочется говорить всуе, — назидательным тоном пояснила Арина. — Она ангел. Но у неё тяжелая форма врождённого сахарного диабета. Её забирают из нашей гимназии из-за нагрузок.
— Мда, — выпрямился парень. — Печально.
«Час! Только час!» — обвёл он боксёрским взглядом аудиторию, а по отношению к нему — благодарную публику.
А дальше всё пошло по, уже обкатанному в училище Лавровского, сценарию с той лишь разницей, что здесь классным руководителем оказался молодой «чувак» в очках, который выглядел не на много старше самого Беспалова. При ближайшем знакомстве он оказался учителем химии.
«Почти коллега», — подумал про себя Иван, поскольку тоже любил и неплохо знал этот предмет.
Конечно, некоторую долю внимания этот «препод» на себя всё-таки перетянул, но весьма недостаточно.
— Когда я умру, то попаду в рай, — вечером после собрания вошел Беспалов в дом и, вынув из кармана связку ключей, с грохотом положил на тумбочку в прихожей. — Потому что в аду я уже был.
*— Маман! Маман! Гэгагдэ! Вуаси ун кят! — Maman! Maman! Regarde! Voici un chat! — фрнц. Мама! Мама! Смотри! Тут котик!
** Вольдемар, лесь ланималь тронкуиль — Voldemar, laisse l'animal tranquille — фрнц. — Вольдемар, оставь животное в покое.