И снова через фронт…
Шрифт:
«Такие люди, как Козубовский, — думал „Спартак“, — очень будут нужны послевоенной Польше. Их надо беречь. Такие бойцы знают цену миру, они поняли значение дружбы с советским народом».
Среди прочих достоинств «Спартака» Домбровский узнал и о том, что молодой разведчик свободно говорит по-английски.
— Послушай, «Спартак», слышал я, ты хорошо знаешь английский? — спросил он как-то Овидия.
— А тебе-то зачем это знать? — Но решил все же рассказать, что в детстве жил с родителями в Америке. Тогда его отец, Александр Васильевич, был направлен на работу
— Вспоминаю, — стал рассказывать «Спартак», — мы всей семьей накануне отъезда в Америку ходили на Красную площадь. Отец говорил нам, что коммунисты, получившие назначение на зарубежную работу, считали своим долгом перед убытием к месту службы побывать у Мавзолея, попрощаться с Ильичем. Это была у них своего рода клятва в верности идеям Ленина. Так что молчаливую клятву вождю дали мы тогда всей семьей.
Закурив сигарету, «Спартак» продолжал:
— Отцовскую традицию я чту. Он у меня партизан гражданской войны, комиссар… Но я отвлекся, извини.
В Америку мы приехали в тридцать первом году. В то время в Нью-Йорке советских школ не было, поэтому я пошел учиться в американскую.
— Учился вместе с американцами? — поинтересовался Константин Александрович.
— Да, с американскими детьми вместе. Белыми и черными. Сначала в Бруклине, потом в Манхеттэне. Вот, собственно, где истоки моих знаний английского.
— Корни хорошие.
— И позднее были неплохие возможности. Дело в том, — объяснял «Спартак», — что после нескольких лет жизни в Америке мой отец был переведен на работу в Англию. И там я тоже учился в лондонской школе. Словом, знания английского языка удалось закрепить. А когда мы вернулись в Москву, продолжал учиться в специальной английской школе. Дома самостоятельно занимался английским по программе института иностранных языков. Вынашивал мысль заочно окончить институт. К сожалению, сумасшедший Адольф помешал… Но зачем все же тебе мой английский? Ты ведь не случайно о нем заговорил?..
Метельной зимней ночью лесными тропами пробирался Дмитрий Попов к деревне Тучно. Убедившись, что никакой охраны в деревне нет, он быстро разыскал нужную хату. Подошел к двери, тихо постучал. Через несколько минут за дверью послышались шаги.
— Кто там? — спросил мужской голос.
— Пустите беженца погреться, — тихо произнес Дмитрий. Не услышав незамедлительного ответа на условную фразу, он повторил уже громче: — Пустите беженца погреться!..
Загремел засов, дверь открылась.
— Прошу пана! Входите! Матка боска наша велела заботиться о беженцах. В доме не очень тепло, но согреться можно… Почему пан так поздно ходит? У вас есть пропуск? Кто вы?
Уловив тревогу в голосе хозяина, Попов поспешил его успокоить.
— Я от пана Константа Домбровского, здравствуйте.
— Теперь понятно, — заулыбался хозяин. — А я начал думать, что вы… А почему нет пана Константа? С ним что-нибудь случилось? — Поляк внимательно посмотрел в глаза Дмитрия.
— Товарищ Констант сегодня не смог прийти к вам. Но с ним все в порядке, не беспокойтесь.
— Да, да! Пан Констант это предвидел.
— Товарищ Конский, — начал Дима Попов, — вы говорили Константу, что у вас есть много знакомых в Познани.
— Верно, пан. Я имею там знакомых…
— А есть ли среди них надежные люди?
— Есть и такие.
— В Познани работает ваш знакомый, Франтишек. Не так ли?
— Да, я говорил о нем Константу…
— А где он работает?
— Немцы его вчера угнали рыть окопы на окраине Познани.
— Вы можете повидаться с ним и выяснить, где точно роются окопы и какие еще строятся оборонительные сооружения там?
— Если пану это очень важно, я сделаю. Завтра к вечеру я вернусь. Но вам завтра появляться здесь опасно. Прошу пана завтра около четырех часов вечера получить мою записку, — и он рассказал, где он ее положит.
— Товарищ Конский, а вам не опасно появляться в лесу в вечернее время? — спросил Попов, вглядываясь в осунувшееся лицо хозяина, выглядевшего значительно старше своих тридцати лет.
— О нет, пан. Я работаю на лесозаготовках и могу появляться там почти в любое время, кроме поздней ночи.
— Спасибо, товарищ Конский, за помощь. Мне пора идти. — Попов встал.
В декабре сорок четвертого и в январе сорок пятого годов разведчики несколько раз были у Яна Конского и всегда узнавали от него ценные сведения о противнике.
— У Конского есть очень нужный нам человек. Его фамилия Врублевский, — доложил Попов командиру после очередной встречи с Яном. — Интересные сведения сообщил.
— Что именно?
— О железнодорожных перевозках гитлеровцев за последние дни. Сведения у него по дням и по часам. Знает он количество эшелонов, прошедших на восток, знает количество вагонов в каждом эшелоне и характер перевозимых немцами грузов.
— Нам такие сведения крайне необходимы. Где работает Врублевский?
— На железнодорожной станции Гловно. К сожалению, не в самой Познани. Кажется, у него есть связи и во Вроцлаве и в Лодзи.
— Посоветуй, пожалуйста, Яну активнее использовать готовность Врублевского к сбору сведений о железнодорожных перевозках гитлеровцев.
Со временем разведчики познакомились и с поляком Зентеном. Жил он в пригороде Познани, в Зегже, а работал на железнодорожной станции Познань-Главная. Этот убежденный антифашист оказывал разведчикам помощь в контроле за перевозками немцев через Познань. Связь с Зентеном разведгруппа поддерживала через польского патриота Вацлава Мачиевского, жителя деревни Оборы. Вацлав на последней встрече с Поповым сказал, что в Познани на стенах некоторых домов белой краской намалевано: «Не отдадим Познань коммунистам!», «Не отдадим коммунистам ключи от Берлина!».