И снова утро (сборник)
Шрифт:
— В городе у меня нет никого, кто бы мог мне помочь… Единственный человек, на которого можно было надеяться, откажется…
— Кто? Тот самый Георг?
— Какое значение имеет, кто? Но я очень прошу тебя, не думай обо мне плохо. Ты мне обещал это.
— Я никак не думаю о тебе, Милада, потому что ты не даешь мне возможности думать ни хорошо, ни плохо. Но это не мешает мне чувствовать себя оскорбленным твоим недоверием.
— Видишь, видишь, ты все же осуждаешь меня! — с упреком произнесла она. — Прошу тебя, не настаивай. Скажи лучше, ты можешь представить себе что-то такое…
— Что
— Даже то, что кажется невероятным?
— Представить могу.
— А ты можешь представить себе то, чего очень сильно желаешь, и верить, что это твое желание исполнится?
— А ты можешь?
— Я? Конечно. Много раз, когда мне было особенно тяжело, я представляла себе, что уже нет больше войны и что я уже дома, в Праге. Ты знаешь Прагу?
— Нет.
— После войны обязательно посмотри. Она тебе не может не понравиться. У тебя такая душа, что тебе не может не поправиться Прага.
— Какая же это у меня душа?
— Человеческая. Знаешь, мало у кого из людей человеческая душа. По крайней мере сейчас, во время войны. Тебе Прага должна обязательно понравиться… Особенно квартал, где я родилась… Мала Страна… Старый, романтический квартал. Ты тоже немного романтик, а романтизм означает благородство. И душа у тебя благородная, раз ты находишься возле меня, а не в другом месте. Ты ведь перенес меня сюда, в болото, чтобы спасти. Ты не бросил меня, хотя я тебе мешаю…
Она замолчала, чтобы отдохнуть. Она так ослабла, что уставала даже от разговора.
— Когда мне было очень тяжело, то я, чтобы было легче, чтобы я могла переносить все, воображала себя дома, воображала, что у меня есть муж, поэт, и пятнадцатилетний сын по имени Петка, с которым мы вдвоем исполняем концерт Баха для двух скрипок. И знаешь, всякий раз, когда я все это представляла, мне становилось легче.
— А почему тебе было так тяжело, Милада?
— А кому во время войны легко? Всем нам тяжело, — попыталась она уклониться от прямого ответа.
— Ты умеешь играть на скрипке, Милада?
— Нет. Но я воображала себе, что умею. Когда тебе тяжело, хорошо мечтать о чем-то. Вот и сейчас мне тяжело и я хочу мечтать о лучшем.
— О чем же, например?
— Я хотела бы вообразить, что я здорова и что не лежу здесь, в болоте, где комары и противный запах, а нахожусь где-нибудь на берегу реки, может быть, Влтавы или какой-нибудь реки в твоей стране… Назови мне какую-нибудь вашу реку.
— Я сам из города на берегу Дуная. Я думаю, нигде нет такой красоты, как на берегу Дуная.
— Хорошо, пусть на берегу Дуная… Вот я лежу сейчас на берегу реки и смотрю в небо, удивляясь, какое оно высокое. А возле меня ты, и ты мой любимый. И я люблю тебя и не знаю старости и смерти… А ты ласкаешь меня… И я говорю тебе: возьми меня на руки…
Она снова замолчала, чтобы передохнуть.
— Ты только хотела бы или ты можешь все это представить, Милада?
— Я могу все это представить… Я тебя давно люблю, мой дорогой. Возможно, я и родилась для того, чтобы любить тебя. Никогда не устану любить тебя, никогда. И я так счастлива, что и ты любишь меня… Как быстро пролетели годы! Война далеко позади… Молодые, когда слышат, как мы говорим
— Чтобы объяснить что-то Георгу?
— Да, и это тоже… Было очень важно объяснить ему. Но потом, когда я узнала, что ты за человек, мне захотелось жить, чтобы любить тебя… И я не умерла именно потому, что очень хотела жить. Я хотела, и я выжила. Так я победила смерть… Теперь прошли годы, но я не устала любить тебя… И ты тоже не устал любить меня… Мы оба так счастливы! И как нам не быть счастливыми, если у нас есть главное в жизни? Видишь, мы уже поседели, но по-прежнему чувствуем себя молодыми. Даже не верится, что у нас такой большой сын: ему шестнадцать лет! Парень похож на тебя. У него твои глаза… Он, я знаю, такой же романтик, как и ты. Правда же, мы можем гордиться нашим сыном? Но меня охватывает страх, как только я подумаю, что будет с ним, когда он вступит в жизнь… Люди с хорошей душой всегда страдали от плохих людей… Как бы и нашему мальчику не пришлось пострадать из-за плохих людей… Все же я счастлива, что у моего сына такая хорошая душа, даже если ему из-за этого придется страдать…
Она снова замолчала, наверное, устала. Она на несколько мгновений закрыла глаза, потом продолжала:
— Дорогой мой, как прекрасно сегодняшнее осеннее утро!.. Небо такое чистое и голубое, как глаза у нашего сына. И солнце… Какое приятное солнце сегодня утром… Раньше я почти не замечала, чтобы утро было таким красивым… Я раньше жила, но не наслаждалась жизнью… Но с тех пор, как я побывала в лапах смерти и ты спас меня, я стала смаковать жизнь, как редкое и топкое вино… С тех пор, как я победила смерть, я берегу каждое мгновение… Благодарю тебя за все это. С тех пор, как встретилась с тобой…
В это мгновение где-то вдали послышался гул. Сначала я подумал, что там, на востоке, гремит гром. Но нет, это не гром. Я был уже стреляный воробей и не мог спутать артиллерийскую канонаду с громом. Никакого сомнения: до нас доносятся раскаты артиллерийской канонады. Значит, фронт очень близко, совсем рядом.
— Милада, слышишь?
— Слышу, как плещется вода и как шумит ветер в ветвях. Слышу…
— Послушай, Милада, послушай! Очнись от своих грез и прислушайся. Слышишь канонаду? Это фронт приближается к нам, и слышно, как стреляют орудия. Послушай, Милада!
Милада прислушалась.
— Да, я тоже слышу!
— Там идет бой, Милада. Не исключено, что сегодня вечером здесь окажутся советские или румынские передовые части.
— Вечером…
— Не исключено, Милада! Или, самое позднее, в течение завтрашнего дня.
— Мне плохо, очень плохо! Рана на плече дергает и горит. Наверное, она загноилась.
Я взял ее руку. Температура повысилась. Пульс бился лихорадочно.
— Ты ведь сама говорила, что воля человека может победить смерть.