И снятся белые снега...
Шрифт:
Уже темнело, накрапывал дождь, когда он вышел из вокзала. Антон ждал его у входных дверей. «Возьми, — подал он Антону десять рублей. — Это моя доля. Не хочу, чтоб ты за меня платил». — «Слушай, ты понимаешь, в какое болото тебя втянули? — взорвался вдруг Антон. — Эта общипанная красотка сидит у тебя на шее, а ты… тьфу! — сплюнул он, брезгливо глянув на его туфли. И снова сказал: — Леня, как ты живешь, на кого ты променял Ольгу? У тебя такой сын вырос!..» — «Ну, знаешь!.. — он тоже вспылил. — Если ты считаешь мою жену дрянью — ты мне не брат!» — «Что ж, будь здоров», — сказал Антон и пошагал через вокзальную площадь к трамвайной остановке. С тех пор они больше не виделись. На службе, вопреки страхам Леонида
Да-а-а…
«Я подлец, подлец! — твердил теперь сам себе Леонид Владимирович. — Кой черт дернул меня совать ему десятку?..»
И сам же в душе понимал, почему так сделал. Когда супруги долго живут вместе, у них появляются одинаковые привычки и наклонности, точно они задаются целью оправдать старую поговорку о том, что муж и жена — одна сатана. Вот и тогда с Антоном он поступил точно так, как Лиза поступила однажды с Елисеевым, после чего капитан-директор одной из плавбаз Елисеев перестал здороваться с ним, хотя Леонид Владимирович был его непосредственным начальством. А началось ведь все вполне пристойно. Как-то, прохаживаясь под вечер с Лизой в городском парке, они встретили супругов Елисеевых и те пригласили их в летний ресторан. Лиза отчего-то была в тот час не в духе и посему ничего не ела, не пила в ресторане. Они же втроем — он и Елисеев с женой — выпивали и закусывали, заказывая то одно, то другое. Супруги Елисеевы были остроумны, много шутили, и Леонид Владимирович был весьма доволен их обществом. Счет им подали на двадцать два рубля, и когда Елисеев стал доставать бумажник, Лиза быстро открыла сумочку и, положив на столик семь рублей, сказала: «Это за Леонида Владимировича». — «Что вы, что вы!..» — тотчас же вернула ей деньги жена Елисеева. На другой день Лиза выслала эти деньги Елисееву по почте, сказав Леониду Владимировичу, что если этого не сделать, Елисеевы в другой раз специально затащат их в ресторан и тогда уж им придется платить за всех…
Да-а-а…
«Почему я сразу не нашел Антона, не помог ему? Ему было трудно, иначе не ходил бы в таком костюме… А ведь я мог, мог…» — продолжал рассуждать он.
И в то же время он опять-таки понимал, что ничем бы не помог Антону, потому что Лиза не переносила его родственников, которых, кстати, никогда не видела, кроме одного Антона, да и то смутно помнила его по давнему приезду. Она не могла простить Леониду Владимировичу, что у него была Оля и есть сын, есть родители, с которыми и вблизи которых жила Оля с сыном, и ненавидела их всех. Правда, так было не всегда, а складывалось постепенно, год за годом, укреплялось по мере того, как услужливая девчонка Лиза, стиравшая когда-то распухшими от соляного раствора руками его рубашки, и ее тихая, как мышка, мать окончательно убедились, что он пойман в сети и никуда от них не денется.
Но теперь с этим покончено. Завтра же он придет к Антону, и тот, несомненно, обрадуется, что он наконец оставил Лизу. Потом он поедет к своим старикам. Потом обязательно поедет к Оле, и, возможно, они с Олей навестят сына в Новосибирске. Он знал, что Оля так и не вышла замуж, и в душе у него теплилась надежда, что еще можно все вернуть…
Над морем начинало светать. Волны притихли, гул их умерился, а с запада стал быстро наплывать туман, заволакивая воду и небо. Белесый густой туман догнал «пассажир», вполз на палубу, растекся по ней, и вскоре все судно, вместо с морем и небом, погрузилось в плотный туман, точно повисло в клубящихся облаках.
Леонид Владимирович поднялся: стало очень сыро.
И пошел к себе в каюту, по-прежнему держа руку на сердце и ощущая ладонью его спокойные толчки.
Часть вторая
Действия Леонида Владимировича Сапожкова
Его
— Поднимись и оденься, сейчас придут таможенники, — говорила она, толкая его в плечо.
Просыпаясь и поворачиваясь на спину, Леонид Владимирович прежде всего подумал, что опять он спал на левом боку, чего совсем нельзя делать при болезни сердца. Потом лишь до него дошел смысл сказанного женой. Но он не ответил ей и снова закрыл глаза.
— Ты меня слышишь? На борт поднимаются таможенники, — сказала жена уже с нотками раздражения.
— Ну и что же? — не открывая глаз, спросил он, хотя все понял: слишком велик их багаж.
В каюте было непривычно тихо — судно мертво стояло на якоре, не слышался даже малейшим плеск.
— Перестань фокусничать. Фокусничать будешь дома, — похоже, просяще сказала жена.
— По-моему, я тебе все сказал, — ответил Леонид Владимирович, имея в виду, что между нами все кончено и что из всего багажа ему принадлежат лишь два небольших чемодана.
— Подлец, — негромко сказала Лиза. — Что можно ожидать от подлеца?
Леонид Владимирович открыл глаза и выразительно посмотрел на жену: говори, дескать, что хочешь, меня это не трогает.
Лиза, очевидно, проснулась давно, так как была уже при полном параде — словно собралась нанести утренний визит жене посла, чего, впрочем, никогда не делала по той простой причине, что не была вхожа в посольство, хотя очень даже о том мечтала. На ней был модный брючный костюм из плотной ткани в серебристых бликах, она была ярко накрашена и тщательно причесана. От ее косметики в каюте пахло тошнотворной смесью из духов, помады, пудры и каких-то кремов.
Жена его никогда не умела одеваться со вкусом, а в пятьдесят лет, как считал Леонид Владимирович, совсем потеряла голову: молодилась, чрезмерно красилась и, будучи сверх меры полной, рядилась в брючные костюмы, того не понимая, что выглядит в них карикатурно. Однако говорить ей об этом было бесполезно: сама она считала себя женщиной интересной, производящей впечатление на окружающих.
Дав понять жене, что не желает с нею разговаривать, Леонид Владимирович повернулся к переборке, забыв, что снова укладывается на левый бок.
И как раз тогда в каюту постучали.
— Да-да, войдите-е! — сказала Лиза нежно-поющим голосом, каким часто пользовалась на людях.
Дверь отворилась.
— Здравия желаю, — вежливым баритоном произнес за дверью мужчина. — Прошу документы.
— Одну минуточку… Пожаалуйста, — снова пропела жена. И вдруг трагическим шепотом прибавила: — Я вас очень прошу, говорите тихонько. У мужа час назад был сердечный приступ, и он уснул… Вот наши паспорта…
Леонид Владимирович слышал, как к дверям подошел еще кто-то: видимо, другой таможенник. Наступила пауза: очевидно, таможенники изучали их заграничные паспорта. По жена тут же вновь заговорила, возвращаясь к более нормальному голосу и наполняя его какой-то плачущей скорбью, которой обыгрывала его мнимый сердечный приступ.
— Вы, конечно, слышали о моем муже, — скорбно говорила она. — Он руководил здесь рыбной промышленностью. Нас прекрасно знает ваш начальник таможни Мирон Савельевич… Он чудесный человек… А вы давно в таможне? Я вас раньше не видела, хотя многих знаю. Вы такие молоденькие ребята…
— Нет… почему?.. — неопределенно произнес обладатель баритона и умолк, зашелестел бумагой.
Тогда жена быстро заговорила тоном раскаявшейся грешницы:
— Вы знаете, я так виновата перед вами!.. Но поверьте мне, здесь половина вещей не наших. Вы понимаете, ведь каждый просит что-то передать домой. Муж, конечно, ни за что бы не взял, а я не могу… Конечно, по закону я не имела права, но я взяла на свой страх и риск. Был бы здесь Мирон Савельевич, я бы ему объяснила…