И телом, и душой
Шрифт:
Лена мысленно застонала.
Разве такое может быть?! Может?! Только не с ней! Не с ней!
Боже, что же происходит?!
Она не сразу услышала, как в сумке пронзительно зазвенел мобильный телефон, а потом быстрыми, неловкими движениями, дрожащими пальцами стала расстегивать молнию, вынимая телефон из сумки, стараясь даже боковым зрением не смотреть в сторону незнакомца, повергшего ее в смятение.
— Да? — проговорила она, чувствуя, что голос звучит по-иному. Дрожит?…
— Ленуль! Родная моя! Дорогая! — запричитала в трубку Аня. — Я опаздываю жутко просто! Прости меня! Можешь сейчас подъехать в парк? Я буду ждать
Лена не успела произнести ни слова, как Аня тут же продолжила:
— Ленуль, прости еще раз! Приезжай, а?!
Лена сжала телефон, сглотнула. Все еще ощущая на себе взгляд незнакомца, и покрываясь нервной дрожью от одной мысли о том, что он слушает, что она скажет.
Слова застыли на языке, так и непроизнесенные ею.
— Ленуль, так ты приедешь?! — послышался в телефоне голос подруги.
Лена заставила себя кивнуть. А затем еще и тихо произнести:
— Д-да, конечно… Приеду.
— Отлично! — обрадовалась Аня. — Буду тебя ждать, Ленуль! Около качелей, в парке, — напомнила она весело, а Лене хотелось провалиться под землю. — Целую, до встречи!
— Целую, пока, — на автомате выдавила из себя и отключилась лишь после того, как это сделала Аня.
Еще пару минут она просто сидела и завороженно смотрела на зажатый в руке телефон, словно осознавая произошедшее, а потом положила его в сумку.
Нужно уходить. Немедленно!
С нервно стучащим в груди сердцем она позвала официанта и расплатилась по счету. На негнущихся ногах, ставших вдруг ватными, она встала из-за стола и сделала несколько нетвердых шагов к выходу. Затем еще несколько. Еще и еще… Быстрее, быстрее… Убегая… Дальше… Еще дальше от незнакомца с синими глазами…
На выходе не сдержалась… Обернулась… Застыла на месте, словно вкопанная.
Синие глаза прожигали ее насквозь, провожая до выхода.
Лена сглотнула, слушая стук сердца, стремительно повернулась к незнакомцу спиной, столкнулась с кем-то, попутно извинилась, запинаясь, и направилась прочь быстрыми заплетающимися шагами.
Надеясь на то, что больше никогда не встретится с ним.
И молясь о том, чтобы им была дарована еще одна встреча.
4 глава
Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит -
я желаю тебе добра.
Звон бокалов и веселый смех оглушали ее, но Лена молча стояла около столика с закусками с зажатым в руке бокалом шампанского и невидящим взглядом смотрела по сторонам, растерянно пробегая глазами по заполненному приглашенными на вечер гостями залу.
Какая роскошь. Какое богатство. Какая изысканность.
Хотелось бежать от всего это великолепия!
Лена брезгливо передернула плечами, словно бы желая стряхнуть с себя пылинки этого изящества.
Спрятаться куда-нибудь! Немедленно, пока вся эта красота не накрыла ее гробовой доской. Убежать, скрыться в темный уголок… и ждать. Того момента, пока Максим не придет и не найдет ее.
Муж отошел к своим друзьям, выпустив ее из кольца своих рук лишь некоторое время назад, и сейчас оживленно беседовал с ними в другом конце зала, то и дело косо поглядывая на Лену, словно бы проверяя, где она и с кем. А Лена невольно смотрела на него, сознанием понимая, что даже когда разговаривала с Лидией
Лена тяжело вздохнула.
Благотворительный вечер, на который был приглашен Максим, длился для нее бесконечно долго. Она не хотела приезжать, никогда не любила подобного рода мероприятия, но как жена Колесникова, обязана была присутствовать.
Они с Максимом приехали в восемь вечера, а сейчас была лишь половина одиннадцатого, — всего-то два с половиной часа! Но все это время Лене казалось, что она находится на каторге.
Надоело натянуто улыбаться и за фальшивыми улыбками прятать неприязнь. Надоело беседовать с мало известными людьми и отвечать на их бесконечные вопросы, на которые давать ответа не хотелось. Надоело поддакивать знакомым, удостоившим ее кивком головы или восхищенным восклицанием о том, «какая они с Максом замечательная семейная пара»! Или же просто терпеть лестные комплименты из уст друзей Макса, вызывавших на ее лице милую благодарную улыбку, а сердце разрывая на части. Комплименты, которые не значат для нее ничего. Зачем они ей нужны?!
Максим в течение всего вечера держался так, как и следует людям его круга. Уверенно и властно, со слепым уверением в том, что мир принадлежит ему одному. Держась за его руку, Лена чувствовала исходившую от него силу. И знала также, что должна вести себя соответственно.
Но не могла. Лене этот вечер не нравился.
Не нравился зал, в котором проходило мероприятие. Не нравились бокалы, из которых она пила шампанское, которое ей тоже не нравилось. Не нравились люди, с которыми приходилось общаться. Не нравилось даже платье, которое на сегодняшний вечер ее попросил надеть Макс! Темно-синее, — любимый цвет мужа, — с глубоким декольте, на бретельках, оно облегало ее фигуру, как вторая кожа, лишь от середины бедра спускаясь к ногам изящными складочками. Ее раздражали также и оценивающие взгляды, которыми ее одаривали собравшиеся, и те замечания, которые они делали, и советы, которые давали.
Вскоре ее стало раздражать все!
Лена обвела зал глазами, задержала взгляд на Максе, беседующем с коллегами и друзьями, и со вздохом, невольно сорвавшимся с губ, повернулась к мужу полубоком.
Она хотела сделать глоток и даже поднесла бокал к губам, но отчего-то вмиг передумала и поставила его на столик, так и не сделав глоток.
Хотелось уйти отсюда. Немедленно.
Чужой смех стал давить на нее своей звонкостью, как кислотой по обнаженной коже, от него по коже бегали мурашки, а вдоль позвоночника обжигающей тропинкой пробежал холодок.
Лена вновь нетерпеливо посмотрела на Макса, желая поймать глазами его взгляд, и сказать ему о том, что не может больше здесь находиться, что нужно уходить, или осмелиться попросить его отпустить ее одну, но муж о чем-то увлеченно разговаривал с друзьями, даже не глядя в ее сторону, поэтому Лена застыла на месте, глядя в одну точку.
Тяжело вздохнула, прикрыла глаза, призывая себя успокоиться.
«Нужно уйти отсюда…» — била в голове одна-единственная мысль.
Даже воздух стал давить на нее своей тяжестью и свинцом, оставаясь в легких гадким едким осадком.