И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
* * * (Звёздочки 41)
Май 1998 года. Я ходил к зубному врачу в бесплатную, то есть районную, поликлинику по поводу в очередной раз загнившей десны. Хирург делает мне надрез на ней и выпускает гной наружу. Конечно же, эта операция делается под действием местного наркоза или анестезии - не знаю, в чём разница, потому что не врач. Когда всё сделано, врач говорит мне, чтоб я сразу домой не уходил, а посидел в коридоре на диванчике. И вот я сижу, и со мной начинается трясучка: меня начинает всего трясти, как будто кто-то дёргает меня за невидимые ниточки, привязанные к моим рукам и ногам. Врач, выйдя из кабинета в коридор, замечает меня, трясущегося, и забирает меня вновь в кабинет, где укладывает меня на топчанчике. Я не могу спокойно лежать и дрыгаюсь, как живая рыба на разогретой сковородке...
Июнь 1998 года. Чемпионат мира по футболу во Франции. Я смотрю его весь по цветному телевизору в
* * * (Звёздочки 42)
Летом 1998 года я снова ходил к зубному врачу в ту же районную, поликлинику. И снова по поводу загнившей десны. Состояние полости моего рта было такое, что когда я открыл рот, и хирург заглянул внутрь, то он пошутил:
– Ещё не умер?!
Чёрный такой врачебный юмор. Типа, состояние моей челюсти ужасное настолько, что несовместимо с жизнью...
А вообще, я так часто ходил к зубным хирургам, что встретившись случайно на улице, мы друг с другом здоровались как знакомые люди.
* * * (Звёздочки 43)
Я много куда пытался устроиться на работу весной-летом 1998 года. На "умную" работу меня не брали, потому что я был без опыта работы, или потому что я изучал немецкий, а не английский язык, или потому что я был компьютерно-безграмотен (моя школьная пора пришлась на докомпьютерную эру, и предыдущие работы были все сплошь "тупые", и, таким образом, не связанные с компьютерами, а в университете изучение компьютерной грамоты ещё не было введено в качестве обязательного предмета), а возможно ещё и потому меня не брали, что я не впечатлял своих потенциальных работодателей своим внешним видом, ведь, как известно, встречают по одёжке, а с одеждой представительного вида у меня была проблема - ну никак мне не удавалось отложить и скопить деньги на костюм: всё отдавал матери, то есть всё уходило на еду и на квартплату со светом и телефоном...
А на "тупые" работы мне невозможно было устроиться, потому что либо не находились совместимые по времени с учёбой по вечерам, либо по причине отсутствия у меня должной физической формы (а откуда ей взяться, если я со школьных лет не доедал, и особенно в последнее время), либо из разговоров со мной на собеседованиях работодателям становилось ясно, что я временная "птичка", и "улечу", то есть уволюсь как только получу университетский диплом, а какому работодателю понравится, что работник не склонен работать годами на его предприятии? (нет, я не сознавался, что я временная "птичка" - меня выдавала моя русская речь, то, как именно я говорю по-русски; также работодателей пугала моя учёность, то есть то обстоятельство, что меня не проведёшь и на шею мне не сядешь - я ведь этого не допущу, как думали они, и уволюсь. Я же хотел работать (деньги-то очень нужны), и понял, что работодателям "тупых" работ лучше не говорить о своей учёбе в университете, тогда они не будут меня бояться. А ещё я не мог устроиться на многие "тупые" работы, потому что по закону требовалось пройти сначала медкомиссию на определение моей профпригодности, а за эту медкомиссию требовалось платить. И для получения санкнижки для многих работ требовались время для прохождения медкомиссии и деньги на оплату её работы. А где денег-то взять, если я на нуле? Глупость какая-то с этими медкомиссиями и санкнижками. И занять денег-то негде, ведь меняя школы, вузы и "тупые" работы, я друзьями, способными поддержать рублём в трудную минуту, не обзавёлся, и с родственниками-Павловыми мы не контактировали уже много лет. По причинам описанных трудностей в поисках работы я согласен был практически на любую работу, даже малооплачиваемую, лишь бы взяли, а то больше сидеть без работы и без денег смерти подобно.
ДСК 3. То есть домостроительный комбинат в Автово. На нём задержка выплаты зарплаты всего на месяц. То есть мне надо всего-то проработать-продержаться не месяц до зарплаты, а два. То есть жить на Полинину зарплату это время. Меня согласны взять на работу арматурщиком. Но опять-таки я должен пройти медкомиссию. Отец, не живя на Сапёрном, иногда звонит и интересуется, как идут дела. Узнав, что мы дошли до крайности по причине невозможности мне устроиться на работу и о ДСК 3 с медкомиссией для него, мой отец выделяет мне необходимые деньги на её прохождение мной. И я прохожу эту комиссию.
С начала августа 1998 года я взят на работу с испытательным сроком в два месяца. 19 августа 1998 года в стране происходит дефолт, но нашей семьи он особо не касается, потому что у нас нет денег. Проходят два месяца испытательного срока, и поскольку я трудился на совесть, то руководство ДСК не может не принять меня на работу. По закону, наверное, и потому что им действительно нужен арматурщик, ведь
Я стал получать зарплату что-то чуть более пяти тысяч рублей (напомню: это сразу после дефолта). И я рад, что получаю столько. Теперь снова настала пора мне "тянуть" на себе нашу семью, то есть я по-прежнему отдаю всю зарплату матери.
В чём же заключалась моя работа арматурщиком 3 разряда на ДСК 3 в Автово? Арматура - это железные прутья внутри бетона. Поэтому он и называется железобетон. Прутья эти между собой сварены (или сплетены проволокой) и образуют решётку - каркас внутри бетона, чтобы железобетонная плита не развалилась под воздействием нагрузки. Так вот, моя работа заключалась в нарезке специальным резаком арматурных палок определённой длины, той, каких размеров должна быть будущая железобетонная плита, внутри которой они будут находиться. Очень длинные прутья-заготовки лежали как макароны, и часто требовалось прикладывать усилие-надрыв, чтобы выдернуть очередные несколько арматурин из их массы, ведь арматура лежала с захлёстыванием концов одних прутьев на другие. Эта часть работы сравнима с рывком штангиста. А работали арматурщики попарно. Поэтому требовалась слаженность работы, так называемое чувство локтя напарника, чтобы выдёргивать пучок арматуры двоим в разных местах одновременно - иначе он не выдёргивается. И ещё. Существовала опасность, что при выдёргивании пучка арматура вдруг покажет н'oров - её концы неожиданно выскочат и могут ударить арматурщика, так что требовалась небывалая концентрация внимания - готовность отскочить от строптивой арматуры. Вторая часть моей работы арматурщиком - это непосредственно резка арматуры. Или рубка. Пучок арматуры упирается в упор, установленный от резака на требуемом заданием расстоянии, и направляется рукой в зону резания (рубки). Здесь надо быть внимательным, чтобы не подставить пальцы под резак или не прищемить их; только и думай, что о пальцах, а они так и просятся под резак. Целую рабочую смену думать о пальцах и о хлёстких концах арматуры, то есть о собственной безопасности!
– это не менее тяжело, чем тягание-выдёргивание прутьев. Всю рабочую смену у меня под носом висела капелька пота: смахивать её бесполезно - всё равно она набегает вновь. Работал я то с одним напарником-азербайджанцем, то с другим. И этот второй был "пофигистом", то есть он не думал ни о собственной безопасности, ни о моей. С ним мне было особенно тяжело работать, так как приходилось думать-предусматривать каждое его движение для собственной безопасности. Можно даже сказать, что с этим "пофигистом" невозможно было работать вместе. Но мне приходилось. Иначе нельзя. Ведь у меня есть мать, сестра и племянница, и их надо кормить. На мои замечания начальству арматурного цеха, что так работать нельзя, начальство мне отвечало, что коли назвался груздем, то полезай в короб, то есть или иди и работай с этим напарником, или увольняйся.
А вставал по утрам я на эту работу ни свет, ни заря аж в полшестого утра. Хорошо хоть, что мне не надо было делать пересадку в метро, и оно ещё малолюдное в шесть часов, так что можно в метро легко найти сидячее место и подремать. На работе надо было быть к семи утра. Зато в три часа дня уже свободен.
* * * (Звёздочки 44)
В сентябре 1998 года я пошёл учиться на шестой курс. Какой шестой курс?, спросят некоторые. Поясняю. На вечернем отделении юридического факультета учатся четыре раза в неделю (ПН, ВТ, ЧТ, ПТ) с 19.00 до 21.30, то есть меньше, чем на дневном, и поэтому, чтобы преподать все юридические дисциплины, требуется не пять лет, как учат на дневном отделении, а пять с половиной, то есть шестой курс короткий: есть только зимняя сессия, после сдачи экзаменов в которую студенты-вечерники пишут всю весну дипломную работу.
Итак, я с сентября 1998 года стал совмещать работу арматурщиком с учёбой в университете. В обеденный перерыв быстро перекусив взятыми из дома бутербродами (на столовую у меня не было денег, и я ел прямо в раздевалке), я забирался на верх шкафчиков, которые стояли рядами глухими сторонами друг к другу, то есть по ширине моё лежачее место составляло две глубины шкафчиков, и спал полчаса, отключаясь. А забирался я наверх с помощью приставной лестницы, которую я сделал из арматуры сам: нарезал-нарубил и сварил её точечной сваркой, всё сам. Мытьё в душе по окончании рабочей смены обязательно при такой работе. Так что в три часа дня я уходил с ДСК взбодрённый-освежённый душем. Придя с работы домой я успевал поспать полтора часа и в 6 часов вечера, то есть за час до занятий, я выходил из дома в университет на занятия, после которых возвращался домой в одиннадцатом часу вечера. При таком режиме работы-учёбы почитать учебную литературу мне удавалось только по выходным, а книги для написания дипломной работы взять было некогда. Таким образом, её написание я "задвинул" до весны, то есть до той поры, когда у меня уже не будет занятий по вечерам в университете.