И только сладкие мгновения длятся вечно
Шрифт:
Бокс пустовал недолго: привезли инкубатор с младенцем, следом появился растерянный отец. Мою ободряющую улыбку он не заметил. Человек слепнет, когда небо рушится ему на голову.
Правда, у некоторых наступает просветление в мозгах.
Это и произошло с нами сегодня утром, когда Флоранс сообщила, что с прошлой ночи ты довольствуешься ничтожным количеством кислорода.
– Огромный прогресс! – заявила она, укладывая тебя ко мне на живот.
Твой папа написал на белой доске большую букву «Ч» – от Чудо-Женщины и добавил «Чудо-Ребенок». Тебе очень подходит это «звание».
Потом появилась психолог по имени Ева. Раньше мы не встречались. Она говорит совсем тихо, почти
Я рассказывала, а Ева слушала. Я говорила о том, как носила тебя, как сделала первое УЗИ, как ты впервые брыкнула ножкой. Описывала роды, проблемы с легкими и желудком, твой плач, твой сон, твои крошечные ладошки, твои успехи, твой взгляд. Она ни разу меня не перебила, а убедившись, что я закончила, посмотрела мне в глаза и спросила:
– Малышка выглядит замечательно. А вы? ВЫ. Как себя чувствуете вы?
Ева почти шепчет, но ее слова подобны раскатам грома.
Я ответила, что не знаю, что, несмотря на попытки педиатра успокоить меня, страх заглушает все остальные эмоции.
Ева села, закрутила волосы в пучок, скрепила его карандашом на японский манер и объявила – очень серьезно:
– Вы родили не одного ребенка, а двух.
Я собралась поинтересоваться, на какой наркоте сидит мой психолог, но она продолжила:
– Вы произвели на свет не только дочь. Представляю вам второго дитятю по имени Страх. Этот прожорливый ребенок питается исключительно вашими слезами, тревогами и гневом в любой час, в любом месте и не может насытиться. Он страдает от синдрома недостатка внимания, не хочет и не может быть один, он днем и ночью рядом с вами. Возможно, вы сочтете его эгоцентриком, но это нормально, ведь он жаждет заполучить все ваше внимание, весь свет. Он регулярно дает о себе знать, причем в те моменты, когда вы меньше всего ожидаете встречи. Уживаться с ним нелегко, но приходится. Всем мамам и папам. Такова строжайше охраняемая тайна родительства.
Я закатила глаза, как делаю всегда, если мой собеседник прав и мне не хочется признавать его правоту. Ева облекла в слова то, что я чувствовала с нашей первой с тобой встречи. Внутри меня возникло нечто такое, с чем я никогда не расстанусь.
Я никогда не была боязливой. В молодости сначала делала, потом думала и мирилась с последствиями. Предвосхищать, предвидеть я не умела, и главное испытание в жизни только укрепило эту особенность натуры. Я узнала, что судьба неустанно влияет на нас через предчувствия. Бессмысленно отгораживаться, творить заклинания, организовывать все и вся, вооружаться против опасностей: если судьба решит нанести удар, она его непременно нанесет. По существу, по большому счету, глубинно я была непоколебима.
До твоего рождения я не замечала этих симптомов. В горле все время стоит комок, кишки завязались в тугой узел, я вздрагиваю, услышав шорох. Все защитные слои сорваны, я бреду, обнаженная, по заснеженному лесу с мишенью на шее, а по моим следам идут охотники. Так-то вот. Отныне я люблю кое-кого больше всех на свете, даже себя. Теперь я уязвима.
17. Элиза
В супермаркете полно народу.
Я составила список продуктов дома и теперь иду вдоль полок и методично заполняю тележку. Напитки, дары моря, хлеб, яйца, овощи, сласти и – главное – сыр, в Лондоне не так-то легко найти хороший.
Впервые мы устроили телеужин лет семь или восемь назад, когда загрипповали. Я едва держалась на ногах, дети температурили и полдня провели в постелях. Мне не хватило сил на приготовление ужина, и я собрала на журнальный столик всякую готовую еду, мы вставили в плеер диск с фильмом, устроились в подушках на диване и прекрасно провели вечер
Беру журнал кроссвордов – Шарлин щелкает их как орешки и, приезжая погостить, разгадывает все, что попадается под руку. Потом кипа брошюрок долго лежит на полу в туалете как свидетельство нашей встречи.
Плеер работает – я проверила, можно смело брать диски.
Дочь должна приземлиться в час дня. Мы не виделись около двух месяцев. Она прилетала в июле, провела в Бордо неделю отпуска, пообщалась с подругами и позагорала на ближайшем пляже. Семь дней мои взрослые дети были со мной, но с тех пор Тома переехал, так что подобный праздник повторится не скоро. Я тогда сделала сотни размытых фотографий, заслужив насмешки Шарлин. По ночам я слушала их дыхание, слушала, как они обсуждают охрану природы, спорят о политике, и тайно радовалась тому, что они так хорошо ладят. Да, мы не всегда можем договориться, мне не нравятся отдельные черты характера дочери и сына, некоторые поступки меня раздражают, но я никогда не позволяла себе упрекать или поучать их. Они взрослели и становились такими, какими сами хотели стать.
В десять утра звонит Шарлин и сообщает, что встреча переносится. «Обещаю, мамочка, мы скоро увидимся!» Я стараюсь не кукситься: голос у моей девочки веселый, значит, с Гарри все разрулилось. Освобождаю тележку. На душе паршиво.
18. Лили
Сегодня утром, едва проснувшись, я поняла, что должна немедленно бежать к тебе, проигнорировала поднос с завтраком, оставила твоего папу в туалетной комнате, наплевав на душ, надела первое, что попалось под руку, и полетела по коридору к боксу, как птица, которую охотник спугнул зарядом дроби. «Полетела» в данном случае – гипербола. Мне надо как можно чаще передвигаться на своих двоих, а не в кресле, иначе каждый шаг так и будет требовать тройного усилия. Ноги не желают подниматься, спина не разгибается, я попискиваю от боли и даже в игре «найди семь отличий» не нахожу ни одного.
Какой же он длинный, путь до тебя! Воображение рисует разные картины, не все с хорошим концом. Толкаю тяжелую дверь, протираю руки антисептиком, не глядя прохожу мимо боксов других грудничков, других родителей, других судеб, подвывает аппаратура, ей вторят дети, а вдруг тебе плохо, еще несколько метров, сердце рвется наружу, я задерживаю дыхание, возношу безмолвную молитву, стеклянная дверь… Спасибо, Господи!
Ты жива.
Флоранс занимается твоим туалетом. Я подхожу ближе, еще ближе. Ты завернута только в пеленку, и меня это, как обычно, трогает до слез. Есть что-то душераздирающее в этих крохотных бедрах, хрупких ручках, груди, которая поднимается и опускается, втягивая в себя жизнь. Ты ухватилась за мой палец, я любуюсь твоей мраморной кожей, пушком на плечиках, глазками без ресниц (пока!). Ты выглядишь ужасно уязвимой, и мне хочется сжать тебя в объятиях, силы найдутся, мое сердце бьется рядом с твоим, задавая правильный ритм.
– Мне нужно поменять ей маску, поможете?
Флоранс объяснила, что размеры масок меняют, чтобы подобрать оптимальный, который не будет травмировать твой носик. Я согласилась, но оказалась не слишком полезной – была слишком занята, любуясь тобой, мое сокровище.
Я впервые видела твое лицо – несколько секунд в день твоего появления на свет не в счет.
Ты широко открытыми глазами смотрела в пустоту, чуть приоткрыв ротик, и не шевелилась. Наверное, наслаждалась чувством свободы.