И у палачей есть душа
Шрифт:
Да, они завидуют Его выбору, Его пути Мессии, Его творящей свободе.
Немцы позавидовали тому, что вы смогли обхитрить их: двадцатилетняя девушка, которая использует виртуозную игру на фортепиано в качестве «камуфляжа»! Они позавидовали свободе, которой у них и быть не могло. Их делает несвободными чувство всемогущества. В конце концов — именно это самое невыносимое в Боге — Его человечность: если я не могу играть на фортепиано, я уничтожу пианистку.
Да. Им были предписаны определенные границы, которые Иисус царственно преступил как Сын Божий — для того, чтобы пойти к другим, ко всем остальным. Эти иные, не входившие в синедрион, книжники и фарисеи не задумывались о них. Иисус стал для человеков вне
«Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие» (Мк 15:15).
Пилат приказал наказать Иисуса бичеванием. На самом деле, он совершает лишь небольшой, очень небольшой поступок. Да, конечно, бичевание было суровым наказанием: это были кожаные ремни. Или палочные удары — то, что мы ощутили на себе в дни Сопротивления. Как правило, участников Сопротивления добивали серией палочных ударов, били действительно насмерть.
Но, столкнувшись со всем этим, вы никогда не испытывали ненависти?
Нет. Я сознавала, что сама свободно выбрала этот путь и что на этом пути меня ждет смертельная опасность.
Я осознавала степень риска постепенно, но с самого начала я знала, что, возможно, смерть близко. Я не знала, какая смерть. Только когда наших товарищей стали арестовывать, мы начали постепенно узнавать, какие формы может принимать смерть.
Наша тревога и страх возрастали, но не останавливали нас. Мы не ощущали ни малейшей ненависти: таковы были правила игры. С одной стороны были мы, участники Сопротивления, с другой — враг. Цель игры — победить врага. Это было в порядке вещей: если мы попадались, мы должны были умереть.
«А воины отвели его внутрь двора, то есть в преторию, и собрали весь полк, и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него; и начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему. Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и новели Его, чтобы распять Его» (Мк 15:16–20).
Почему палачи всегда стремятся затронуть честь человека, не только его тело? Это ведь простые солдаты, а вытворяют такое…
Да, именно так. И мы много раз видели подобное.
А вы, в том, что вы пережили, ощутили ли вы то же унижение человеческого достоинства?
Да, разрушение достоинства… во многом разрушение гордости молодой женщины, девушки, которая оказалась там не просто так, а восстала против немецкой мощи. По сути, это и было целью Сопротивления: препятствовать тому, что немцы делают против Франции, пытаться помешать их планам. Поэтому они постоянно стремились унизить нас, причем не только унизить, но и внушить, что наше сопротивление все равно ничему не послужило, что это было просто смешно и что это была потеря времени и потерянная жизнь. Доказательство? Они говорили, что моя жизнь здесь и закончится. Огромную боль причиняла мысль о том, что, при полном поражении, мы так пострадали, чтобы достичь того, чего мы достигли, чтобы сделать то или это, спасти того или иного друга. Иногда это было совсем невыносимо — когда в течение целого дня, во время побоев, тебе повторяют, что твои действия не имели ни малейшего смысла, что у тебя ничего не вышло, ты ничего не добилась.
Что Ваши действия были бессмысленны?
Да, бессмысленны, это было безрассудно, глупая игра, они даже говорили: «глупая и смертельная игра».
Почему же они так обращались с вами, если они даже не стремились ничего узнать, допрос не был главной целью?
Отчасти все-таки
Здесь мы касаемся чего-то иного, это ведь стремление разрушить смысл существования.
Их цель: сделать тебя сумасшедшим, невменяемым, полностью психологически разрушить человека, чтобы он от внешней устойчивости перешел к полному отсутствию душевного равновесия. Они никогда не радовались так, как когда им удавалось довести до безумия человека, попавшего в их лапы. Их насилие состояло не только в побоях, в унижающих, разрушающих преступных действиях, но также и в жестоких словах. Все это происходило не в молчании, вовсе нет. Они много говорили: то один, то другой кидал в нас фразами, как дротиками, они сыпались со всех сторон. И это никогда не был один человек, они собирались вместе на одного и перекидывались фразами, как мячиком, метали в меня и в других словесные копья. Каждый раз эти слова царапали, а иногда и глубоко ранили.
«Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять» (Мк 15:24).
Это просто ремарка. По обычаю, солдаты делили между собой вещи осужденных. Также поступили и с Иисусом, разница состояла только в том, что у Него отняли все, даже одежду. В лагерях, как правило, тех, кого собирались пытать, тоже лишали всего, вплоть до одежды.
Это было дополнительным унижением, оказаться нагим было чудовищно унизительно. В некотором смысле, ты теряешь идентичность: становишься никем, ничем.
Палачи хорошо знали, что этот метод наносит серьезный вред тем, с кем они имели дело. Например, когда они допрашивали участников Сопротивления, чтобы получить важные сведения, и им было необходимо максимально их унизить, чтобы они «раскололись», в первую очередь пленников раздевали донага, и мужчин, и женщин.
«В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! Ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты меня оставил? Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет. А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его» (Мк 15:33–36).
В крайней степени физической, психологической и умственной нищеты Иисус являет нам чистую веру. Тот путь, который Он делает видимым для нас, — часть Его Откровения, Откровения о том, кто Он. Он может быть бедным до полного обнищания, но не погружается в безверие.
Вы это испытали: находиться в аду, но не терять веру.
И не один раз. Я даже могу сказать, что это что-то привычное для меня: так бывает несколько раз в год. Каждый раз, когда меня накрывает волна сильного страдания, я падаю в пропасть — не отчаяния, но такой скорби, что там действительно только пустота, одиночество, тьма.
Меня ничего не достигает больше; я не знаю, есть ли люди вокруг, я ничего больше не осознаю. Но при этом никогда не бывает полной темноты, черноты. Остается как бы маленькая светящаяся точка, величиной с булавочную головку, я всегда ее замечаю.
Быть может, Господь хочет сказать мне, что за пределами этой тьмы есть что-то, что мне нужно искать и найти? Но я не могу выйти из темноты сама: мои усилия похожи на движения тонущего пловца. В той мере, в которой я в подобные минуты способна мыслить — и мне это удается, по слову в полчаса, ценой громадных усилий, с помощью опыта, — мне удается постепенно выбраться на поверхность. Но единственный способ выйти из глубины скорби, где больше ничто не имеет смысла, — это присутствие. Присутствие близкого человека, который может прийти ко мне и держать за руку, как держат за руку умирающего. Связь восстанавливается тогда, когда мне кажется, что я полностью отрезана от всего. В такие минуты не понимаешь, существует ли что-то, кроме меня и моей боли! Таков мой опыт…