И умереть некогда
Шрифт:
— Ну, и что же в ней было?
— Ты не поймешь, слишком долго объяснять. Хватит с тебя и домашних дел, моя хозяюшка.
Значит, хоть он и обнимал ее, но просто так, по привычке, а сам был далеко от нее, на другой планете.
— Спи, любовь моя.
Он закрыл глаза, попытался заснуть. Но сон не шел: с этим Фридбергом надо быть начеку.
Он сказал:
— Вот в среду Джонсон уедет в Италию, и я буду весь в твоем распоряжении. Я приеду домой обедать, и потом мы сразу поедем смотреть твои дома, пока еще светло. Я выделю для этого два часа.
— О, этого
В два часа агент по продаже недвижимости позвонил у их двери. Гюстав приехал поздно и еще сидел за столом.
— Не спеши, заканчивай.
— Нет, нет… Мне еще надо заглянуть в контору: мадемуазель Клер ждет меня, чтобы подписать контракт.
Агент, обрюзгший толстяк, уже успевший устать, хотя они еще и не сдвинулись с места, предложил:
— Если не возражаете, поедем в моей машине, а то там маленькие улочки, не развернетесь…
Лоранс подумала: «Значит, сегодня я опять не поеду в „бьюике“.
Они направились к машине агента — черному «ситроэну».
— Садись рядом с мосье, — сказала Лоранс.
— Нет. Я лучше сяду с тобой.
Он сел на заднее сиденье, с ней рядом, и взял ее за руку. Она была тронута до слез. Значит, они едут вдвоем выбирать себе дом, собственный дом. Плохо, конечно, что она теперь мало видит его, но такова цена их счастья, — Гюстав ведь и надрывается-то для того, чтобы лучше устроить их жизнь. Она продолжала сидеть молча, не отнимая у него руки. Но видя, что и он молчит, она немного погодя спросила:
— О чем ты думаешь?
— Об Италии. Надо было мне сказать Джонсону… — И оборвал фразу. — Давай думать о доме, — заключил он.
Агент остановил машину в западном пригороде.
— Сейчас вы увидите хорошую виллу, быть может, не слишком современную, но отлично расположенную…
— У моря?
— Да. Почти на берегу. Впрочем, не совсем. Но вид отличный. Что касается дома…
— Об этом я буду сам судить.
Они вышли из машины, и началась обычная, такая знакомая теперь Лоранс, церемония: с большим трудом открывается дверь — агент почему-то никогда не мог сразу найти нужный ключ, — распахиваются окна, и вам показывают дом, как нечто уникальное, во всех отношениях совершенное, не имеющее недостатков. В торжественных выражениях воздается хвала саду, виднеющемуся за широкими стеклянными дверьми. «Подвалы — необыкновенные».
— А какая кладка, мосье! Вы только обратите внимание на толщину стен.
— Да нет, право же, ничего особенного.
— Но и неплохо. За семь-то миллионов.
— Покажите мне что-нибудь еще.
— Я привез вас сюда, мосье, только для очистки совести… и по желанию мадам.
— Тебе нравится этот дом, Лоранс?
— Нет. Но цена…
— Лучше заплатить дороже и иметь что-то более приемлемое.
— Я тоже так считаю, мосье, — говорит агент. — Давайте посмотрим другой, если желаете. Правда, это не так близко отсюда.
— Тем лучше. Мне не нравится этот квартал.
Они посмотрели другой дом, и он тоже, как и первый, не понравился Гюставу. Он сразу видел все недостатки, весь «брачок».
— Мосье нелегко угодить, — заметил
А сам подумал, что этого клиента не проведешь и всучить ему какую-нибудь дрянь не удастся. Вот с дамочкой что угодно прошло бы, и он уже радовался тому, как ловко сумеет ее облапошить. Но он не учел мужа. А муж оказался парень не промах, соображающий, и вопросы задавал как раз те, какие нужно, самые щекотливые. Да, пока дело не сделано, никогда нельзя радоваться!
Они осмотрели пять домов, на которых остановила свой выбор Лоранс. Выходя из последнего дома, Гюстав спросил:
— И это все?
— Да, все в пределах вашей суммы… той суммы, которую назвала мне мадам: десяти миллионов…
— Вот уж никогда бы не дал десяти миллионов за эту дрянь, — сказал Гюстав.
— Если кое-что изменить, можно было бы очень неплохо оборудовать эти дома, особенно последний. Вид необыкновенный. И стены хорошие.
— Да на него надо затратить еще десять миллионов, чтобы получилось что-то стоящее.
— Ну, не десять… может быть, миллионов пять-шесть…
Гюстав передернул плечами. Агент добавил не без едкости:
— Видите ли, когда человек ограничен в средствах…
— Кто это вам сказал?
— Так ведь… мадам…
А Гюстав думал о том, в каких домах он жил в Нью-Йорке, чем он там владел. Нет, если уж иметь дом, то не такой уродливый и жалкий. И дело тут не в привычке, не во вкусах, — просто надо логически, рационально подходить ко всему. Эти лачуги не доставят ему никакого удовольствия, а если он вздумает такую продать, даже затратив какую-то сумму, чтоб привести ее в порядок, — прибыли все равно не получит.
— Уж лучше я потрачу двадцать миллионов…
Лоранc в ужасе посмотрела на него. Двадцать миллионов! Даже представить себе такое трудно. Уже и десять казались ей огромным бременем, — ведь у них же не было десяти миллионов. А Гюстав подумал: «До сих пор я собирался ограничиться контрольными функциями и не встревать в итальянское дело. Но ради дома я на все пойду».
— Двадцать миллионов — оно, конечно! — проговорил агент. — Надо было вам сразу мне сказать. За двадцать миллионов можно получить нечто совсем другое.
— Что же, например?
— Роскошные дома с парками…
— А участки? Они у вас тоже есть?
— Ах, мосье, у меня-как раз есть великолепный участок, повыше, над Симьезом. Редкостный. Засажен великолепными деревьями — сосны, пробковый дуб, эвкалипты. Такое не часто встретишь… но дорого. Владелец просит семнадцать…
— Покажите мне его, — сказал Гюстав.
Они снова сели в машину, поехали вверх; Лоранс молчала, потеряв дар речи.
Вышли они на площадке, венчавшей холм и господствовавшей над всей округой. Да, место было поистине великолепное. Они прошли за ограду из колючей проволоки — она была повалена в одном месте: должно быть, соседские мальчишки устроили лаз в этот рай и играли там в индейцев или в войну. Гюстав, широко шагая, молча пробирался сквозь заросли, Лоранс следовала за ним. Дойдя до того места, откуда открывался вид на безбрежное море, Гюстав, не оборачиваясь к агенту, бросил: