И вот – свобода
Шрифт:
– Не то что в Африке, – подхватил Андре. – Черномазые и арабчата ни в чем не разбираются, ими может любой дурак руководить. А вот косоглазые – хитрецы! Если ты не понимаешь, о чем они говорят, берегись! Они тебе улыбаются, а потом хоп – и вонзят нож в спину. – Андре склонился над девочкой и сделал вид, что поражает ее ножом, потом расхохотался. – Ну, ты поймешь, когда подрастешь, иди.
Люси улыбнулась. Ее родители счастливы – значит, ей бояться нечего.
Жизнь – как на почтовой открытке. Этот образ пришел ей в голову, когда дух ее вздымался и парил высоко над шезлонгом, в котором возлежало ее исполненное
Тем временем шел уже 1949 год. Положение во Вьетнаме было пока зыбким и неясным. Франция удерживала свои позиции, коммунисты не сдавали своих. Белые люди во Вьетнаме продолжали вести красивую жизнь – вечеринки, кафе, развлечения, – но не рисковали появляться в опасных зонах. В выходные Андре с семьей иногда ездили на побережье. Пляжи Нха Транга и лазурное море будили воспоминания о морском путешествии Ханой – Тулон, о безоглядной дали горизонта. Вода была восхитительной, Мона наслаждалась вкусом соли на губах – это тебе не бассейн. По дороге они проезжали рисовые поля, силуэты сухощавых вьетнамских крестьян, согнувшихся пополам над землей, напоминали раскрытые клювы цапель. Местные женщины почти никогда не улыбались, но если все-таки улыбались, дыр в зубах было не перечесть.
– Дорогая моя девочка, ты должна посмотреть поля, где добывают каучук! Это практически семейное наследство, да! – объявил Андре в одно из воскресений.
Его отец, по традиции названный именем Анри Дефоре, в прежние времена владел в центре страны плантациями гевеи, удивительного дерева, оплакивающего свое семя. Он довольно быстро сколотил состояние на торговле каучуком: в начале двадцатого века эта отрасль цвела бурным цветом, поскольку шла в ногу с техническим прогрессом и давала большие прибыли. Попутно это позволило ему получить долю акций в банке Индокитая, а также помочь сыну получить назначение в колонии – неплохой способ распорядиться семейным наследием. Плантаций у семьи Дефоре больше не было, но Андре остался дружен с владельцем.
– Ты поедешь с нами? – спросил он у Моны.
Она зевнула и отрицательно покачала головой:
– Развлекайтесь, дорогие мои.
Потом поцеловала мужа и дочь и долго глядела им вслед. А они направились в сторону Диана, в двадцати четырех километрах от Сайгона.
Красная почва, плодородная, богатая фосфорной кислотой и железом, контрастировала с яркой зеленью листьев. Между деревьев были протоптаны тропинки, по ним ходили рабочие. В воздухе плавал травяной запах, густой и сладкий, напоминающий запах сахарного сиропа.
Жан-Мари Трюфье, глава предприятия, ждал их на пороге.
– Рад тебя видеть, господин администратор! Не часто ты у нас появляешься!
– Взаимно! Ну, как ты жил все это время?
Они вошли в типичный колониальный особняк, украшенный белыми башенками. Паркет был натерт воском. На второй этаж вела монументальная лестница. Вдруг раздался детский крик. Кричала Люси.
– Что случилось?
Девочка
– А! Так это мой самый прекрасный трофей! – обрадовался Трюфье. – Не бойся, малышка, он набит соломой, так что не может причинить тебе вреда. Ну, пойдемте на улицу, посмотрим, как там.
На террасе, выходящей на громадный земельный участок, принадлежащий предприятию «Мишлен» [7] , Андре и Трюфье весело чокнулись бурбоном. Беседа потекла, предметом обсуждения были дела, политика, экономика, а Люси тем временем глядела на простирающиеся перед ней поля. Вдали рабочие, как муравьи, шевелили маленькими лапками.
7
Крупнейший производитель шин.
– Хочешь посмотреть на них поближе, красавица? – спросил толстяк, отставив в сторону бокал.
Он не стал дожидаться ее ответа, щелкнул пальцами в сторону боя, и уже пять минут спустя они оказались посреди леса, на борту сверкающего нового автомобиля.
Люди в набедренных повязках продолжали трудиться, словно и не замечая белых, наблюдающих за ними. Они обрабатывали наполовину окоренные стебли, вонзали в них лезвия топориков, делая V-образный разрез, через который вытекал латекс. Деревья могли производить каучук, достигнув возраста пяти-шести лет.
– А этому сколько лет? – спросил Андре.
– Ох, да лет восемь, скорей всего… – ответил Трюфье, похлопав по стволу.
– Нет, я говорю об этом, – и он подбородком указал на юношу, который исходил потом при каждом ударе топора.
– А, это… Ну… Да хрен его знает, дружище. Ой, пардон, я не заметил, с нами барышня…
Труженики собирали каучук в ведра, а оттуда переливали в большие металлические цистерны. Потом они процеживали густую жидкость и оставляли для просушки.
Спустя месяцы из форм доставали гибкие и эластичные ленты, из которых Франция, Европа, весь мир делали в интересах развивающейся индустрии магические тяжелые кольца, называемые шинами.
На обратной дороге отец весело напевал.
– Ты видишь, Люси, недостаточно быть белым, нужно еще уметь быть колонистом. Уметь заставить туземцев работать, внимательно следить за ними. Месье Трюфье занимается этим каждый день. Тем же самым раньше занимался твой дед. Помнишь его? Ты как-то раз видела его в Париже, после приезда из Ханоя…
Она кивнула, но независимо от этого отец вдруг сам по себе разволновался и возмущенно произнес:
– В любом случае Моррас, величайший Моррас, прав: целью колонизации вовсе не является внедрение цивилизации в массы туземцев. В противном случае наступит хаос!
Она еще раз согласно кивнула. Колонисты. Туземцы. Она ничего не понимала, но обещала себе выучиться и все понять. Чтобы в один прекрасный день отец мог ею гордиться.
Вернувшись домой, они застали Мону в вечернем платье, с высокой прической.
– Выйдем сегодня в свет, – заявила она. – Мне очень захотелось.
Андре удивленно поглядел на жену. Она подошла к нему, сверкая глазами, положила руку на его грудь, потом погладила Люси по волосам и мягко подтолкнула к кухне. Там ее ждет Тибаи, она приготовила вкусный ужин, а она ведь будет хорошо себя вести, правда? Потом она взяла Андре под руку: