И возьми мою боль
Шрифт:
— Значит, ты придумаешь что-нибудь другое, — разозлился Жеребякин, — меня не касается, как ты это сделаешь. Мне нужно, чтобы сегодня до вечера он был убит. Ты понимаешь — убит.
— Мы постараемся, — вздохнул Борис.
— И еще, — остановил его Михаил, когда он выходил из комнаты. — Если меня возьмут… В общем, если со мной что-нибудь случится, никто не может отменить мой приказ. Даже Колосов, Действуй, как договорились. Сегодня твой объект — Исмаил Махмудбеков. Завтра — ресторан «Серебряное копье». Если я не увижу тебя и через два дня, тогда мой адвокат передаст тебе мое следующее поручение.
— Вы
— Уверен, — пробормотал Жеребякин. — Они попытаются это сделать, хотя, думаю, это будет нелегко. Уезжай и помни о том, что я тебе сказал. Сегодня до вечера ты должен все решить Оставь часть своих ребят на даче, мне понадобится много людей для охраны.
— Не волнуйтесь, — улыбнулся Борис, решив, что босс просто перетрусил, — мы все сделаем.
Михаил Жеребякин сильно успокоился бы, если бы узнал что как раз в тот момент, когда он разговаривал с Борисом, из под ареста был выпущен Адалят Махмудбеков. Его адвокат легко доказал, что слова Адалята нельзя рассматривать как угрозу. Адвокат доказывал, что эти слова относились к божественной каре, а не были вульгарной угрозой.
Прокурор понимал, что адвокат врет. Да и адвокат знал, что он врет. Но у прокурора не было никаких конкретных фактов, и он не мог держать в тюрьме даже такого человека, как Адалят Махмудбеков. Формально не совершивший никакого преступления, задержанный за смехотворную статью, он никак не мог содержаться в КПЗ или в тюрьме. К тому же совсем недавно президент отменил знаменитое постановление, по которому человека, подозреваемого в совершении тяжких преступлений, могли держать в тюрьме до тридцати дней. Постановление было отменено, и республиканская прокуратура жестко следила за тем, чтобы не нарушались права уголовников и рецидивистов.
Именно поэтому прокурор был вынужден освободить Адалята Махмудбекова из-под стражи. Не помогло даже то обстоятельство, что прокурору лично звонил генерал Артюхов. Прокурор не мог принимать во внимание гипотетически возможные перестрелки в городе, которые могли произойти, если преступник выйдет на волю.
Одновременно прокурор отказал в выдаче санкции на арест или задержание Михаила Жеребякина.
Раздосадованный генерал пытался объяснить прокурору, насколько серьезным может оказаться положение в Москве, если две преступные группировки начнут стрелять друг в друга.
— Ну и пусть стреляют, — сказал прокурор, — черт с ним. Чем меньше бандитов будет в городе, тем лучше. Знаете, мы даже радуемся, когда слышим об очередной бандитской разборке. Только так можно избавляться от их присутствия в городе: Вы же не имеете права на отстрел рецидивистов? Вот они сами делают это за вас.
— Значит, по-вашему, пусть стреляют? Пусть делают все, что хотят?
— Я этого не говорил, — не смущаясь, заявил прокурор, — я только обратил ваше внимание, что не стоит так нервничать из-за нескольких бандитов.
Что бы они ни сделали по отношению друг к другу, это будут лишь их внутренние разборки. Лишь бы они не трогали остальных горожан.
— Вот этого мы как раз гарантировать не можем, — саркастически заметил Артюхов.
— Ну, я надеюсь, что до этого дело не дойдет, — с апломбом заявил прокурор. — А вообще, я вас не понимаю,
— И все равно я с вами не согласен и буду вынужден обратиться в республиканскую прокуратуру, — пробормотал генерал Артюхов.
— Это ваше право, — сухо сказал прокурор, — до свидания, — и первым положил трубку.
К этому времени Артюхов уже знал, что в двух районах Москвы убиты боевики из группы Жеребякина. И теперь он с понятным волнением ждал, какой именно ответный удар нанесет Жеребякин по группе братьев Махмудбековых.
Ждать пришлось недолго. И сообщение оказалось столь невероятным, что он поначалу даже не поверил в его истинность. В то время, как он спорил с прокурором, в палате реанимации снова пришел в себя Исмаил Махмудбеков. Увидев офицера, сидевшего на стуле рядом с ним и читавшего какую-то книгу, он усмехнулся.
— Вы меня охраняете или стережете? — спросил Исмаил.
— И то и другое, — не поднимая головы, сказал офицер.
— А где мои люди?
— Они в приемной. Если хотите, я кого-нибудь позову, — предложил офицер.
— Нет. Просто мне нужно знать, как давно я здесь лежу?
— Уже третий день.
— Три дня, — горько сказал Исмаил, — мою дочь нашли? — Ее ищут.
— Три дня, — повторил отец, — какой ужас. Где она находится все это время?
Офицеры, дежурившие рядом с раненым, были людьми подполковника Цапова и примерно знали о ситуации. Поэтому дежурный не стал ничего скрывать.
— Она еще жива, и с ней все в порядке, — сказал он, стараясь успокоить больного.
— Как — все в порядке? — спросил Исмаил. — Где она?
— Первую ночь она провела на даче, где ее оставил врач.
— Сколько ему лет?
— Он пожилой, — понял офицер, — больше пятидесяти. А вторую ночь она провела в доме старика ювелира. А ему восемьдесят, — быстро добавил он, заметив, как дернулся раненый, — вчера вечером мы едва ее не нашли, но она решила спуститься в метро.
— Спасибо вам, — кивнул растроганный Исмаил. — Если ее найдут, пусть меня сразу разбудят.
— Конечно, — согласился офицер, — мы сделаем так, как вы просите. Не беспокойтесь, я думаю, еще до вечера будут какие-нибудь известия.
— Тогда все в порядке, — тяжело вздохнул Исмаил, откидываясь на подушку.
Он и не подозревал, что в тот момент, когда он произнес эти слова, напротив больницы остановилась машина, из котором вышли трое. Они долго и напряженно спорили, показывая в сторону больницы. А затем сели в машину и уехали.
Офицер, которому надоело сидеть без дела, надоело читать, отложил журнал, достал сигареты и вышел из палаты, чтобы покурить. Именно в этот момент внизу снова затормозил тот самый автомобиль. Из него выскочили уже два человека. Один встал на колено, положил гранатомет на плечо, прицелился. Он явно умел обращаться с этой опасной штукой. По случайному совпадению в это время на улице не было машины, обычно стоявшем под окнами палаты раненого.