И возвращу тебя…
Шрифт:
Колька вытащил сигарету, закурил.
— Курите, — разрешил хозяин, не оборачиваясь. — Теперь можно. Теперь тут все можно. Но как странно, что вы не знаете…
— Извините, Томер, — тихо проговорил Берл. — Это моя вина. Я в последнее время много езжу, редко бываю в Стране. Да и нашли мы вас через Сару. Она тоже нам ничего не сказала.
— Не знала. Мы решили ничего ей не говорить, чтоб не расстраивать. Для нее это был бы такой удар. Гили ей, как дочь.
— Нет… — пробормотал Колька, словно отвечая каким-то, лишь ему слышным, голосам. — Нет… как это?
— Было во всех газетах, — повторил хозяин. —
— А Гили с девочками должны были приехать из дома. Впятером… — он скривил рот в подобии усмешки. — Вернее, вшестером. Гили ведь была беременна, на восьмом месяце, тоже девочкой. Вот как — только девочки у нее и получались… я хотее-е…
Екутиэль обернулся; уголы усмехающегося рта вдруг поползли вниз, раздирая лицо гримасой рыдания, но он вовремя ухватился за щеки обеими ладонями и сдержался. Никогда еще Берл не видел столь наглядной иллюстрации выражения «взял себя в руки».
— Они могли ехать автобусом, как все. Но я подумал, что в машине будет удобнее. Обычно приходится долго ждать после демонстрации, пока все соберутся. А я хотел, чтобы мы вернулись пораньше. На восьмом месяце ноги сильно устают. Они выехали немного попозже. Гили позвонила мне с дороги — мы хотели встретиться на перекрестке около Ашкелона и дальше ехать одной машиной. Я просил, чтобы позвонила от Кисуфим, но она позвонила раньше. Как знала.
— Мы как раз договаривались о том, где я буду их ждать, и тут она вдруг сказала: «Ой, что это? Что это?..» и я услышал грохот. Так, оказывается, слышно, когда стреляют по машине. Вы знали? Микрофон-то закреплен почти на корпусе, над ветровым стеклом, и пули очень хорошо слышны. Очень. Я не знал, но сразу понял, что это. Просто сразу. Я понял и одновременно не понял. Потому что не хотел понимать. Я начал кричать в трубку: «Что с тобой?! Гили! Гили!» А там были крики. Девочки кричали: «Папа! Мама ранена! Папа!» А я… я… — у него задергался подбородок.
— Не надо… — сказал Берл.
— Они звали меня, я слышал, и ничего не мог сделать. Ничего. Я был в сорока километрах от них. А тех зверей было двое, у них были автоматы и гранаты. Они сделали подкоп к дороге из ближней линии своих домов. Длинный, метров на триста. Они ждали одиночную машину. И этой машиной оказалась машина с моими девочками. Так решил Господь… — он вытер слезы. — Почему — только Он знает…
— Сначала они тяжело ранили Гили… или убили сразу, не знаю, потому что я слышал только девочек. Машина остановилась, и тогда они подбежали вплотную, сменили магазины и расстреляли детей в упор, с расстояния в один метр, и я все это слышал, все слышал…
— Йохевет еще не было года… она еще не сделала ни одного шага по земле, понимаете? Вы знаете, как выглядит годовалая девочка, после того, как в нее выпустили десяток пуль с расстояния в один метр?!.
Томер Екутиэль прошел в кухню и сунул голову под кран.
— Вот так, Коля, — сказал Берл, просто, чтобы что-то сказать. — Вот так.
Колька поднял руку, останавливая его. Он стоял, слегка наклонив голову и будто вслушиваясь во что-то.
— Я так и не предложил вам ничего попить… — хозяин выключил воду
— Это ничего, — задумчиво проговорил Колька. — Ничего… Я вот думаю… можно посмотреть ее комнату?
— Конечно, конечно… — закивал Екутиэль. — Это наверху. Комната Вики под крышей. Я вам покажу…
— Нет, нет… — перебил Колька. — Я сам… я найду… я сам…
Он медленно пошел вверх по лестнице. Хозяин вытер мокрое лицо подолом футболки и сел на диван, смахнув с него газеты и куски упаковочного материала.
— Садитесь, ээ-э… — протянул он, видимо, разыскивая в памяти имя гостя. — Извините… не могли бы вы… напомнить…
— Мики.
— Да-да… садитесь, Мики. Пусть он пока побудет там, наверху. Я ведь оставил их комнаты, как есть. Не стал ничего трогать. Потому что — зачем? Мне ведь все равно ничего из этого больше не понадобится. И никому не понадобится.
— Когда вас… гм… — Берл замялся, ища подходящее слово.
— Перевозят? — помог ему Екутиэль. — Сегодня, ближе к вечеру.
Он помолчал, рассматривая свои руки, потом обвел взглядом гостиную. Это был взгляд хозяина, гладко скользящий по знакомым до мельчайшей неровности стенам, слегка спотыкающийся — вот, руки так и не дошли… — о столь же знакомые трещинки и ему лишь одному известные изъяны. Через открытую балконную дверь виднелся сад с молодыми еще плодовыми деревьями, кусок газона, свернувшаяся кольцами змея поливочного шланга и детский трехколесный велосипед. За окном шевельнулся разомлевший от жары сквознячок, сдул с куста бугенвилии несколько красных сухих лепестков, лениво покрутил их между картонными коробками и снова, высунув язык, улегся на коврике у входа.
— Вот… — сказал Екутиэль, указывая на лепестки. — Бугенвилия… мусор.
Берл не понял, что он имеет в виду, но на всякий случай кивнул. Хозяин хлюпнул горлом и откашлялся. Он явно хотел о чем-то рассказать, но сразу не смог и справился только со второй попытки.
— Соседи… соседи всегда говорили, что не стоит сажать бугенвилию, особенно у входа. От нее ведь всегда столько мусора. Сами видите: вот и вот… вечно сыпет то лепестками, то листьями. Не наметешься. Повсюду лепестки, лепестки, лепестки — на дорожке, на газоне, в гостиной… все время. Я как-то, давно еще, сказал Гили: «давай, вырубим этот куст… или пересадим… зачем тебе столько мусора?» Знаете, что она ответила? «Томер, это не мусор, это цветы. Нам с тобой все эти годы, как молодоженам, под ноги цветы бросают, а ты еще чем-то недоволен?» И я подумал: «А ведь действительно так…»
— В этом вся Гили. Она всегда умела увидеть цветы там, где многие видели один лишь мусор. «Как молодоженам»… мы так с ней и жили — как молодожены, и не только из-за этой бугенвилии. Она была необыкновенной. Она была королевой, Мики. Мне так повезло, так повезло… — подбородок у него снова задрожал. — Извините.
— Тяжело было собираться? — спросил Берл, чтобы сменить тему. — Столько надо всего упаковать, правда? Не зря говорят, что один переезд равносилен трем пожарам.
Томер Екутиэль поднял голову и посмотрел на Берла так, будто увидел его впервые.