И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Сборник статей

По мнению дю-Шайла, передача рукописи Нилусу была связана с придворной интригой, в которой принял участие Рачковский. Влияние ПСМ в России «долгое время казалось ничтожным», однако, как описывает дю-Шайла, начиная с 1918 года они стали активно распространяться на юге России и на У крайне: по его словам, они «служили пищей для погромной агитации и дали в этом отношении самые блестящие и печальные результаты»⁹.

Статья А. дю-Шайла, опубликованная одновременно на русском и французском языках, а вскоре и на английском¹⁰, привлекла немало внимания. Однако после того как в трех выпусках (16–18 августа 1921 года) лондонской Times появились статьи Ф. Грейвса о роли памфлета М. Жоли «Диалог в аду между Макиавелли и Монтескье» (1864) как источника ПСМ¹¹, показания дю-Шайла явно стали менее существенными для дела разоблачения подлога. Тем

не менее в 1934 году дю-Шайла выступил в качестве свидетеля обвинения на знаменитом Бернском процессе, возникшем в результате иска еврейских общин Швейцарии против распространителей ПСМ на территории этой страны, и предоставил в распоряжение Э. Чериковера развернутый письменный вариант своей статьи¹².

Свидетельство А. дю-Шайла получило – и до сих пор получает – диаметрально противоположные оценки¹³. По мнению сотрудника «Последних новостей» С.Л. Полякова, они написаны «беспретенциозно, просто и правдиво»¹⁴. В.Л. Бурцев, также привлеченный в качестве свидетеля к бернскому судебному разбирательству, считал, что дю-Шайла успешно прояснил механизм передачи документа «из рук охранников» «в руки Нилуса»¹⁵. Историк Н. Кон, поместивший пространные выдержки из статьи дю-Шайла в книге о ПСМ, считал, что, несмотря на неточности, дю-Шайла «в целом» проявил «хорошую осведомленность»¹⁶. X. Бен-Итто, некритично пересказавшая содержание статьи графа, пишет о «нравственном долге», заставившем его «открыть правду»¹⁷ о подложном документе. А французский ученый П.-А. Тагиев, автор крупнейшего исследования о распространении ПСМ и их использовании в антисемитской пропаганде, называет свидетельство дю-Шайла «наиболее важным и наиболее заслуживающим доверия (несмотря на некоторые ошибки и неточности)»¹⁸.

В свою очередь, приверженцы концепции «жидомасонского заговора» или «мировой закулисы» рисуют портрет графа самыми черными красками. Антисемитская публицистка Лесли Фрей (Lesley Fry)¹⁹ называет его «авантюристом» в брошюре, выпущенной во Франции и выдержавшей два издания в 1930-е годы. В поддержку этого мнения она воспроизводит письмо некой Татьяны Фермор²⁰ от 9 июня 1921 года: в нем изложен ряд фактов, указывающих на близость дю-Шайла к русским националистам (об этом см. ниже), а также упоминается его арест и суд над ним в Крыму²¹. Несколько лет спустя эту тему подхватывает нацистский автор К. Бергмайстер, заявивший, что дю-Шайла был большевистским агентом в армии Врангеля, что он был арестован и приговорен к смерти за измену, а решение суда было смягчено Врангелем благодаря вмешательству французского посла²². А уже в наше время Р. Багдасаров и С. Фомин к этим обвинениям добавляют и другие, называя дю-Шайла «умелым провокатором» и, применяя к нему фразу из его повествования о Нилусе, «лжецом, возвещающим правду»²³.

На этом фоне выделяется формулировка М. Хагемейстера, который пишет о «мерцающей и противоречивой личности»²⁴ дю-Шайла, отмечая при этом скупость сведений о его деятельности в России. В отличие от него Ч. Де Микелис, автор важнейшего исследования о ПСМ, считает возможным, что «обрусевший французский дворянин», чье свидетельство он отрицает, был использован «советскими спецслужбами, чтобы поддержать с неожиданной стороны версию княгини Радзивилл»²⁵.

Первую и наиболее важную статью А. дю-Шайла в «Последних новостях»²⁶ предваряла небольшая биографическая справка, очевидно составленная на основе предоставленных им сведений. Приведем начало этого текста:

Автор печатаемых нами фельетонов о Нилусе и «Сионских Протоколах» А.М. дю-Шайла – отставной подъесаул Войска Донского – прожил весь 1909 год в Оптиной Пустыни, куда он отправился с целью изучения внутреннего быта русской церкви. В 1910 году дю-Шайла поступил в Петербургскую Духовную Академию, в которой прослушал четырехлетний курс. Написал несколько исследований на французском языке по истории русской культуры и по славянским и церковным вопросам. С 1914 года дю-Шайла состоял на военной службе…²⁷

Альтернативную картину рисует в своем письме Татьяна Фермор. Процитируем один фрагмент из этого текста – одного из немногих источников информации о довоенном периоде жизни и деятельности А. дю-Шайла:

…Поскольку я следила за жизнью дю-Шайла в России, меня поражала чрезвычайная скорость его политической и церковной карьеры. Он стал близким другом епископов, известных своим православием,

и проповедовал священную и абсолютную власть Монарха российского и непримиримую ненависть ко всем иностранцам. Мы видели, как дю-Шайла, в качестве друга епископов Антония Волынского и Евлогия Холмского, посещал знаменитый салон графини Игнатьевой. По мере его продвижения в высших сферах русского общества он перенес свою деятельность из области религии: стал заниматься политикой и, будучи сторонником лидера панславянского движения графа Бобринского, был послан в Австрию с тайной миссией среди жителей Галиции. Впоследствии его арестовали по обвинению в шпионаже.

После возвращения в Россию он руководил яростной кампанией против национальных меньшинств империи, особенно поляков и финнов. Так как дю-Шайла всегда нуждался в деньгах, я рекомендовала его председателю комиссии по делам Финляндии, господину Корево, который использовал его для антифинской пропаганды в иностранной прессе²⁸.

Итак, там, где дю-Шайла сводит свою довоенную карьеру к факту длительного визита в Оптину пустынь, учебе в Петербургской духовной академии и работе над исследованиями о славянской культуре, Т. Фермор рисует портрет великосветского авантюриста, стоявшего на крайне правых позициях. Какая из этих биографических справок ближе к истине? Вопрос интересный и сам по себе, и потому, что информация о личности дю-Шайла, о его способности сказать правду о самом себе может повлиять на оценку достоверности его свидетельских показаний о С.А. Нилусе и ПСМ.

К сожалению, документы, относящиеся к деятельности А. дю-Шайла, как в России, так и за границей, либо выявлены плохо, либо недоступны по не зависящим от исследователей причинам. Для прояснения ранней биографии француза – в частности, его идеологических позиций, о которых и пишет Т. Фермор, – приходится опереться на его собственные публикации: их, как выясняется, было немало.

Сообщая о А. дю-Шайла, мы опубликовали небольшой список известных нам тогда его печатных работ²⁹. В основном это были переводы на французский язык полемических монографий о разных аспектах взаимоотношений Финляндии и России: их авторы – юрист, председатель Комиссии по систематизации финляндских законов сенатор Н.Н. Корево (1860–1935)³⁰, специалист по «финляндскому вопросу» историк М.М. Бородкин (1852–1919), юрист, специалист по уголовному законодательству сенатор Н.С. Таганцев (1843–1923), юрист барон Вольф фон-дер-Остен-Сакен, правовед, публицист, специалист по государственному и административному праву Э.Н. Берендтс (1860-?) и финский автор и переводчик В. Шурберг (Waldemar Churberg, 1848–1924).

Собственных произведений дю-Шайла было мало: среди них – прочитанная Хлебниковым монография о «карпатороссах», а также несколько обзоров событий в Финляндии, опубликованных в журнале Revue contemporaine. Почти все издания, перечисленные в библиографии, были проверены de visu; исключением оказались статьи о Финляндии, которые мы включили в список лишь на основе записей в каталоге Шведской королевской библиотеки, так как сам журнал был в тот момент недоступен. Как выяснилось впоследствии, полная подшивка Revue contemporaine хранится лишь в нескольких библиотеках мира, да и отдельные его выпуски тоже встречаются весьма редко. И это несмотря на то, что издание было запланировано именно как средство ознакомления западной аудитории – политической, деловой и интеллектуальной элиты – с «объективным» положением дел в Российской империи.

Журнал на французском языке Revue contemporaine, с которым, как выяснилось, А. дю-Шайла был тесно связан, выходил в Петербурге с июня 1910 (№ 1) до конца 1916 года (№ 147–148)³¹. Его задача, согласно редакционной заметке в первом выпуске, заключалась в том, чтобы «сформулировать интересы русской родины» перед «международной публикой». Вместо того чтобы покорно принимать общеевропейские «истины», навязанные «международным ареопагом», «русская нация, – заявило руководство журнала, – имеет моральное право» «внести свой личный вклад в это общее наследие в области законодательства, культуры и политики, где жить – значит создавать, бороться и хотеть». Новое издание призвано было донести до европейского читателя «надежную, точную информацию о России», а также оценку любого события, любого современного вопроса, по которому было бы интересно ясно выразить «точку зрения и угол зрения русского духа». Форма, избранная для осуществления этих задач, – французский литературный журнал, и не только благодаря «течению франко-русских симпатий, который всегда жив в наших рядах», но и потому, что никакой другой «инструмент» не достиг той степени «тонкости и совершенства», которая присуща французскому языку. О таком сочетании «содержания» и «формы» гласил лозунг, помещенный на титульном листе каждого выпуска: Mente Rossica – Verbo Gallico.