И всяческая суета
Шрифт:
Тут Анна Ефимовна несколько смутилась.
– Я, собственно, не в курсе, – сказала она. – Это лучше было бы спросить у сына...
– Не было решения, не было, – сообщил Иван Сергеевич. – Мы запрашивали. Никто не разрешал.
– А кто должен давать такое разрешение? – еще менее уверенно спросила Землянина.
– Ну, тут надо подумать, – сказал Федор Петрович. – Может быть, трудовой коллектив. Или райсовет. Или Мосгорисполком.
– Верховный суд, – подсказал Иван Сергеевич. – Коллегия по гражданским делам.
– Да, это лучше всего, – согласился Федор Петрович. – По протесту прокурора.
– Совершенно верно, –
– Ну да. Вот пусть прокуратура Союза опротестует... ну, хотя бы свидетельство о вашей смерти. По вновь открывшимся обстоятельствам. Прокурор принесет протест, суд вынесет соответствующее решение – вот тогда и можно будет считать вас восстановленной в жизни по всем правилам.
– А если суд оставит протест без удовлетворения? – тихо проговорила Землянина. – Что же, мне опять...
– Подадите прошение на имя Верховного Совета. Или даже Президента страны. Подумайте, товарищ Землянина, и вы поймете: мы сейчас стремимся создать правовое государство, мы, выполняя заветы Октября, передаем всю власть Советам – и потому никак не можем восстановить вас в партии, пока вы легально не восстановлены в жизни!
– Я надеялась, – сказала Анна Ефимовна, – что указания, данного партийным органом, будет достаточно хотя бы для милиции, чтобы...
– Такая практика, товарищ Землянина, – строго произнес Федор Петрович, – так называемое телефонное право, строго осуждена как порочная. Мы, Анна Ефимовна, готовимся к деятельности в условиях парламентаризма и многопартийного плюрализма, и, в духе постановлений XIX партконференции и XXVIII съезда, а также лично товарища Горбачева, не собираемся решать вопросы за милицию, прокуратуру, суд и даже наш районный совет.
– Да и вообще совет этот... – пробормотал Иван Сергеевич. – Навыбирали неизвестно кого, прямо не совет, а путь из варяг в греки... – Тут Иван Сергеевич даже встрепенулся. – Постойте, у вас что же – и паспорта даже нет?
– Нет, – откровенно призналась Землянина. – Я признаю свою ошибку и в ней раскаиваюсь, но тем не менее...
– По какому же документу вас сюда пропустили? – строго продолжал Иван Сергеевич.
– А по свидетельству о смерти, – сказала Анна Ефимовна.
– Да какой же это документ! – возопил помощник.
– Официальный. С печатью.
– Гм, – сказал Федор Петрович. – Безусловно, свидетельство о смерти может в определенном смысле служить удостоверением личности. И тем не менее, если у вас нет паспорта, то, по сути дела, ничто не доказывает, что вы являетесь гражданкой СССР. А в КПСС могут состоять лишь граждане нашей страны.
– Чья же я, по-вашему, гражданка? – Анна Ефимовна была уже близка к слезам. – И в какую же партию мне вступать?
– А в любую, – сказал Федор Петрович. – Хоть к кадетам.
– Товарищ! – грозно произнесла Землянина.
– Ну, это я пошутил, конечно. А вообще... Сложный период переживаем мы, товарищ Землянина. Братские партии в лагере мира и социализма, по сути, перестали существовать, да и сам лагерь тоже. Смутные стоят времена.
– Прямо скажем, – подтвердил Иван Сергеевич. – Правда, это только в странах Варшавского договора. В капстранах – там компартии существуют, как и прежде. Вот если вы куда-нибудь выедете...
– Как же я могу выехать без паспорта?
– Товарищ Землянина! – Федор Петрович почувствовал себя вынужденным даже несколько повысить голос. – Повторяю: это дело не наше, а соответствующих
– Нет. Он в кооперативе...
– Опять кооператив, – вздохнул Федор Петрович. – Просто диву даешься, на что только они не идут ради прибыли! Вот, пожалуйста – людей воскрешают уже! А самовольное восстановление людей в жизни, товарищ Землянина, – голос его снова окреп, – есть не что иное, как нарушение социалистической законности. Это антиперестроечное действие, вы понимаете? Думаю, что вопрос о восстановившем вас кооперативе следует рассмотреть со всею серьезностью. Иван Сергеевич, отметь. Тоже мода: инкорпорировать в наше общество людей без гражданства! Вот так, товарищ Землянина! К сожалению, на данном этапе помочь вам ничем не можем!
– Если разрешите, Федор Петрович, – сказал помощник, – одно замечание.
– Говори, Иван Сергеич.
– Вообще-то вопрос, как мне кажется, очень прост. Товарищ Землянина, независимо от смерти и восстановления, уже давно автоматически выбыла из партии в связи с неуплатой членских взносов за срок, намного превышающий три месяца. А по Уставу партии и трех месяцев более чем достаточно.
– М-да, – кашлянул Федор Петрович. – Конечно. Но в последнее время приходится терпеть...
– Верно, Федор Петрович, но ведь уставное требование никем не отменялось? Следовательно, нет оснований говорить о восстановлении в партии, ибо товарищ Землянина выбыла из рядов КПСС вполне обоснованно.
– Ну, и какой же ты делаешь окончательный вывод? – поинтересовался секретарь.
– Вывод простой: если товарищ Землянина оформит все необходимые документы, мы сможем посоветовать ей подать заявление о приеме в партию на общих основаниях. А там уж как бюро решит.
– Вы поняли, Анна Ефимовна? – подвел итоги Федор Петрович. – На общих основаниях. Ну, все. Вопрос исчерпан. Желаю вам всего наилучшего, крепкого здоровья и счастья в личной жизни.
«Я в КПК пожалуюсь!» – хотела было воскликнуть Анна Ефимовна, но тут же поняла, что жаловаться не станет. Ибо прав был райком, а не она. Потому что партия всегда права по отношению к любому из своих членов. Иначе это была бы уже какая-то не та партия. Не нового типа. Так что вместо угроз она произнесла только:
– До свидания, товарищи!
И осторожно затворила за собою дверь.
«Прокуратура! – думала она, медленно спускаясь по лестнице, устланной ковровой дорожкой. – Прокуратура запросит милицию, а что милиция, если Вадим уже и в Министерстве отказ получил? Нет, если только депутат не поможет, то...»
Что «то», она и сама не знала. Умирать вторично не хотелось, жить хотелось так, как хочется только старикам. Но жить так – подпольно – было унизительно. Это при царе большевики уходили в подполье. Но сейчас? В годы перестройки? Чушь какая-то. Хотя, если подумать... не оказалась ли партия и сейчас в положении гонимой и преследуемой? Если читать и слушать все, что сейчас пишут и говорят, то получалось, что только партия во всем и виновата, что даже и власть не надо было брать в семнадцатом, что и Владимир Ильич был и таким, и сяким, и только и делал, что ошибался. И все это нынче сходило с рук! Нет, воистину, партия подвергалась жестоким преследованиям, и о подполье, право же, стоило подумать всерьез...