«И я ищу, ищу, ищу». Судьба советского офицера

Шахмагонов Николай

В Дивеево они так и не съездили, решив, что туда лучше ехать в тёплое время года. Но в начале лета Татьяна была очень загружена работой – курсовые экзамены в академии! Решили, что отправятся в гости к Афанасию Петровичу во время отпуска, в августе. Даже примерно время наметили.

Но неожиданно позвонила Елизавета. Она сумела поймать Теремрина на службе, хотя сделать это было не совсем просто. Его позвали к телефону сразу после совещания, и он услышал взволнованный голос:

– Дмитрий Николаевич! Дедушка решился съездить в гости к Афанасию Петровичу Ивлеву в Дивеево! Очень ему хочется повидать однокашника…

Она замолчала, ожидая реакции. Конечно, без

помощи Теремрина такая поездка была просто невозможна. Не тот уже возраст у старого кадета Порошина. Ещё до Москвы добраться, куда ни шло, а вот до Дивеева?!

Но какой же могла быть реакция у выпускника суворовского военного училища, у суворовца! Ведь суворовцы – наследники Российских кадет!

– Замечательно! – воскликнул Теремрин, даже не подумав в первую минуту о проблемах с Татьяной, которые непременно возникнут. – Просто замечательно. Я немедленно сообщу Афанасию Петровичу. Когда вы приедете?

– Вот думаем, – сказала Елизавета. – Когда, на ваш взгляд, удобнее?

– Чем быстрее, тем лучше, – решительно заявил Теремрин. – Нужно ехать в тёплое время, пока осенние дожди не зарядили. Там кое-где есть участки без асфальта.

Решили, что Елизавета с дедушкой выедут, как только билеты возьмут.

Эта новость обрадовала Теремрина. И вдруг как гром среди ясного неба: «Что скажу Татьяне? Как объясню свою поездку в Дивеево с Елизаветой? Конечно, можно рассказать обо всём откровенно, в том числе и о знакомстве с Елизаветой в Пятигорске, и об осенней поездке с ней к Афанасию Петровичу… Но такой рассказ может огорчить Татьяну. Вдруг да не поверит, что и само знакомство, да и поездка были совершенно безгрешны. Конечно, можно взять Татьяну с собой, во всяком случае, предложить поехать. А если откажется и обидится, подозревая, что отношения с Елизаветой не столь уж и безгрешны? Реакция совершенно непредсказуема».

Но размышлял так Теремрин недолго, потому что сработала давняя привычка скрывать от жены все свои знакомства, в том числе и самые безобидные. Он решил, что лучший выход – вообще ничего не говорить Татьяне. В конце концов, он действительно не имел в отношении Елизаветы никаких мятежных планов, а уж тем более в сложившихся обстоятельствах. В данный момент он считал главной задачей организовать встречу двух старых, заслуженных, замечательных людей, к тому же однокашников его деда. Теремрин представлял, сколько радости принесёт им такая встреча. Правда, мелькнула мысль о том, что и Татьяне поездка была бы очень интересна, но тут пришлось подумать об Елизавете, которой присутствие Татьяны могло создать некоторый дискомфорт.

У женщин своё отношение к этаким вопросам. Даже если мужчина совсем не интересует, им не хочется видеть его с другой женщиной, особенно, если отношения с той женщиной выходят за рамки обычных.

Теремрин помнил, что сказала ему Елизавета перед тем, как сесть в поезд, когда провожал её на Курском вокзале минувшей осенью: «Спасибо, что вы такой!»

Как он мог оценить эти слова? Не признание ли это в её особом к нему расположении, не признание ли в том, что, если бы он проявил настойчивость, она не стала противиться, хотя и не сочла бы себя безгрешной и внутренне осудила себя.

Как же он мог теперь взять в Дивеево Татьяну!? Нет, это в любом случае могло ранить Елизавету. И он решил просто-напросто не заводить с Татьяной разговоров о Дивеево. Ведь точной даты своей поездки они не наметили. Татьяна была в отпуске, а у Теремрина отпуск планировался на осень.

Он позвонил Афанасию Петровичу Ивлеву, обрадовал сообщением о том, что Порошин собирается к нему в гости. Ивлев подтвердил,

что ждёт в любое время, но что, действительно, лучше приехать в августе. И жары уже нет сильной, а дороги ещё сухие. Ведь до его дома примерно с километр нужно ехать по разбитому просёлку. Случись сильный дождь, и придётся оставлять машину далеко от дома. А это небезопасно – «демократические ценности» уже обретали свою преступную силу.

И вот в середине августа Теремрин, в полной готовности к поездке, встретил Порошина и Елизавету на Курском вокзале. Они специально приехали утренним поездом, чтобы сразу отправиться в Дивеево.

Елизавета ступила на перрон, и у Теремрина на миг перехватило дыхание. Он подал ей руку, затем помог выйти из вагона Порошину. Остановились для приветствия, обнялись… Когда Теремрин прикоснулся к Елизавете, его пробила дрожь. Боже! Как она прекрасна!.. Это первая женщина, которая заставила в волнении забиться его с сердце с тех самых пор, как он отдался во власть искромётных отношений с Татьяной.

– Вы так похорошели! – не скрывая восторга, сказал он.

– Это она с поезда, – поспешил пояснить Порошин, хитровато щурясь. – А так и вообще глаз не оторвать! Эх, был бы моложе, да не был бы дедушкой! – прибавил он и тепло рассмеялся. – Конечно, в вагоне уж как прихорашивалась, как прихорашивалась! Есть для кого!

– Ну, дедушка! Ну, что ты! – смущённо заговорила Елизавета. – Ничего я не прихорашивалась…

В этот момент Теремрин порадовался, что не взял с собой Татьяну, хотя никаких мятежных планов у него не появилось. Порадовался, поскольку увидел, что Елизавета, конечно же, расположена общению с ним, пусть безгрешному, но такому всё же, при котором любая женщина была бы лишней.

Они прошли на привокзальную площадь. По дороге, в непрерывном потоке пассажиров, разговаривать трудно. Но вот, наконец, сели в машину, и отправились в путь. Порошин с любопытством смотрел по сторонам.

– Давненько я не был в Москве, – пояснил он своё любопытство.

– Знаете, сейчас уж не будем время терять – всё же путь дальний. А когда назад поедем, время, которое останется до отправления поезда, проведём с пользой. Повожу по Москве! – пообещал Теремрин.

Молодому читателю сейчас трудно представить себе Москву рубежа восьмидесятых и девяностых. Москва всё ещё оставалась светлым, добрым, радостным городом, несмотря на то, что уже коснулось её тлетворное и злобное дыхание Запада. Отчего же всё казалось светлее? Больше было отечественных автомобилей. Чёрные иномарки со зловещими «мордами лица», тяжёлые, угловатые, предназначенные не для городских улиц, а для бездорожья, встречались редко. Люди выглядели добрее, а одежды их проще и веселее, улицы, свободные от омерзительной грязи реклам, приветливее и краше. И хотя на лицах многих прохожих уже отражалась тревога, всё же надежда на что-то светлое впереди теплилась. Даже под давлением фактов никто не хотел верить в надвигавшуюся смуту, ещё никто не мог представить себе и в кошмарном сне то бандитское ожесточение, которое уже готовилось захлестнуть город через несколько лет, даже месяцев.

Через «Таганку» выехали на Горьковское шоссе, тогда ещё не представлявшее собою сплошную пробку из машин практически в любое время суток. По дороге особенно комментировать нечего – маршрут самый рядовой, достопримечательностей мало. Разве только военный городок дивизии имени Дзержинского, который начинался за городом и тянулся некоторое время вдоль шоссе.

Дивизия ещё носила имя Дзержинского, Горьковское шоссе ещё было Горьковским, поскольку город Горький продолжал оставаться Горьким.