«И я ищу, ищу, ищу». Судьба советского офицера
Шрифт:
Они быстро убрали за собой, сложили мусор в пакеты, чтобы выбросить где-то по пути, когда встретится свалка.
И снова побежала под колёса лента дороги. Движение было небольшое, машины встречались редко, да и то, в основном, грузовые. Иногда попадались небольшие селения. Там шла своя, размеренная, спокойная жизнь. Цивилизация уже коснулась деревни – на крышах телеантенны, возле домов – легковушки, сплошь в ту пору отечественные. В основном, «Запорожцы», «Жигули», «Москвичи». Но попадались и «Волги».
Встреча Ивлева и
Глядя на них, Теремрин думал о своём деде. Вот бы повидать его! Мало того, что вырос без мамы, так ещё и без дедушки. И вдруг… Оказалось, что дед его жив и здоров. И не только в здравии, но и в ясном уме, наверное, как Ивлев и Порошин. Правда, его деду всю жизнь пришлось провести на чужбине…
Для того, чтобы рассказать о встрече Ивлева и Порошина, нужно, пожалуй, писать целую книгу… Сумбур приезда, обильное деревенское застолье, натуральное, здоровое и удивительно вкусное угощение. Конечно, и тосты, самые проникновения, и немножко выпивки… Правда, пили настойки, приготовленные Ивлевым. А разговоры! Могли, наверное, проговорить всю ночь. Но с дороги не худо и отдохнуть. Уже за полночь Ивлев, видя, что и его однокашник, и Елизавета клюют носом, предложил устраиваться на ночлег.
Теремрин насторожился, но виду не подал, что его интересуют планы хозяина. Конечно, ситуация складывалась не так, как осенью. Елизавета была с дедушкой. Да, собственно, Теремрин и не стремился остаться с нею вдвоём. Напротив, он даже опасался этого. Вдруг да разместят так, как в прошлый раз?! Но опасения оказались напрасными. Ивлев помнил свой ноябрьский приезд в дом отдыха, помнил Татьяну.
– Ну что, есть у нас тут очень удобный домик, по соседству. Он как раз опять пустует. Лизонька, внученька, не отправиться ли вам туда с дедушкой?
– Да, да, конечно! – воскликнула Елизавета, и Теремрину показалось, что в голосе прозвучали нотки облегчения.
Ему подумалось, что и она с некоторым волнением ждала этого момента. Как бы закончилась вторая такая ночь?
– Ну а тебе, Дмитрий Николаевич, выделяем другой дом – он не достроен, но необходимые удобства там созданы.
– Благодарю вас, Афанасий Петрович, но, если можно, если вас это не обидит, я бы хотел по-походному, в машине устроиться. Вспомнить, так сказать, детство.
– Да ведь машины ныне к этому не приспособлены?!
– У меня в багажнике прекрасный надувной матрац и всё необходимое. Так что я буду почти на природе…
Он проводил Порошина и Елизавету в домик, вернулся во дворик, пощёлкал обычным деревенским рукомойником,
Хотелось побыть наедине со своими мыслями. Весь вечер вспоминали о прошлом, а прошлое – это ведь и история, и политика. Но у Теремрина было совсем иное настроение. Как же могло не откликнуться сердце поэта на то, чем жил он весь этот летний день.
Он вышел в ночь…
Высоко в небесной бесконечности сияла Луна, светился Южный Крест, мерцал ковш Большой Медведицы. И сами собою стали рождаться строки:
Я вышел в ночь. Луна сияла…
Светился яркий Южный Крест,
Путь Млечный мягко пеленала
Вуаль минувших тысяч лет…
Что перед ними все волненья?
Ведь наша жизнь – один лишь миг,
Одно лишь тайное мгновенье,
Неясное для нас самих!
Всё движется: плывут Созвездья,
Куда-то вдаль грядущих лет,
Над сказочной Земною твердью
Свой разливая мягкий свет.
А я в сей жизни путник странный –
Куда спешу, к чему стремлюсь?
О, как понять Мир Богом данный?
Пытаюсь! Мучаюсь! Дивлюсь!
Кто я среди веков бессчётных,
Небес таинственных глубин?
На сердце грустно отчего-то,
Не оттого ли, что один –
Один гляжу я дивной ночью,
На сказочный Небесный свод,
И душу рвёт тоска мне в клочья,
Который день, который год!
В мерцанье звёзд и в дымке вечной
Плывёт манящий Млечный Путь,
А звёзд уж догорают свечки…
Рассвет. А мне всё не уснуть!
Не потому ль, что незаметно
Земная твердь меняет вид,
Не потому ли, что с Рассветом
Приходят мысли о Любви!
Любовь! В прекрасном этом слове
Судьба миров заключена!
Любовь! В Божественном покрове
Всегда нуждается она!
О, как она хрупка, ранима,
Как бескорыстна и чиста!
Она приходит к нам незримо,
Как лучезарная мечта!
Я знаю, волею Небесной,
Соединяются сердца,
Чтоб проза превращалась в песню
Под сенью Божьего венца!
Теремрин подошёл к машине, открыл дверцу и достал блокнотик. При тусклом салонном свете стал записывать то, что родилось в эту чудную ночь. Писал, почти без правки, писал, не слыша ничего вокруг. Дверца не была закрыта, и он неожиданно почувствовал, как кто-то мягко и осторожно коснулся его плеча. Обернулся. Возле машины стояла Елизавета.