И явилось новое солнце
Шрифт:
– Корабль превращается сам по себе, – сказал я.
Обе отсутствующе кивнули.
– Он приспосабливает себя под нас там, где мы находимся. Я бежал слишком быстро – или недостаточно уверенно касался пола. – Попытавшись сесть, я удивился, что мне это удалось. – Я попал в ту часть корабля, где вовсе не было воздуха – только какой-то газ, который, по-моему, воздухом не назовешь. Возможно, это отсек для людей из другого мира или он вообще не предназначен для людей, я не знаю.
– Можешь подняться? – спросила Гунни.
Я кивнул; но, окажись мы на Урсе, я упал бы, если бы попробовал сделать это. Даже на корабле,
– Ты – Гунни?.. – пробормотал я.
– Мы обе, – ответила младшая. – Я нанялась на последний рейс. А она здесь, наверно, уже давно.
– Уже много рейсов, – подтвердила Гунни. – По времени – вечность, но это меньше чем ничто. Время здесь – не то время, к которому ты привыкла на Урсе, Бургундофара.
– Подождите! – запротестовал я. – Мне надо прийти в себя. Нет ли здесь какого-нибудь укромного места, где мы могли бы отдохнуть?
Младшая указала в сторону сумрачной арки:
– Мы как раз оттуда.
Через арку я разглядел струи воды и множество сидений.
Гунни подумала и снова взяла меня под руку.
На высоких стенах красовались большие маски. Слезы медленно струились из их глаз и звучно падали в резервуары и стоявшие по краям чаши, одну из которых младшая наполнила для меня. В дальнем конце зала виднелась изогнутая крышка люка; по его конструкции я понял, что он ведет на палубу.
Я уселся между женщинами и произнес:
– Итак, вы обе – один и тот же человек. У меня нет оснований не доверять вашим словам.
Обе кивнули.
– Но я не могу звать вас одним именем. Есть предложения?
– Когда я в ее возрасте покинула свою деревню, – ответила Гунни, – и нанялась на этот корабль, я не хотела больше быть Бургундофарой; тогда мои товарищи стали звать меня Гунни. Потом я пожалела об этом, но они уже не шли на попятный, как я ни просила их, только смеялись. Потому зови меня Гунни, ведь это я и есть. – Она умолкла и глубоко вздохнула. – А девчонку, которой я когда-то была, зови моим старым именем, если хочешь. Она не собирается менять его.
– Хорошо, – сказал я. – Наверно, необходимо объяснить, что именно беспокоит меня, но я еще слишком слаб и мне не удается подобрать нужные слова. Некогда я видел, как один человек воскрес из мертвых.
Женщины уставились на меня. Я услышал, как Бургундофара тихо присвистнула.
– Его звали Апу-Пунхау. Там был еще другой, по имени Хильдегрин; и этот Хильдегрин хотел помешать Апу-Пунхау вернуться в могилу.
– Он был призраком? – прошептала Бургундофара.
– Не совсем; по крайней мере я так думаю. Или, быть может, это зависит от того, что ты называешь призраком. По-моему, он из тех, кто укоренился во времени так глубоко, что просто не может быть полностью мертвым в нашем времени, да, наверное, и в любом другом. Так или иначе, я хотел помочь Хильдегрину, поскольку он служил тому, кто пытался исцелить одного из моих друзей… – Мысли мои, все еще беспорядочные после воздействия смертоносной атмосферы коридора, зациклились на дружбе. Была ли Иолента мне настоящим другом? Могла ли она стать им, если бы выздоровела?
– Продолжай, – нетерпеливо буркнула Бургундофара.
– Я
– Как нас?
– Нет, раздвоился один и тот же Хильдегрин. Один, боровшийся с невидимым духом, и другой, который боролся со мной. Потом ударила молния или нечто вроде молнии. Но еще прежде, до того, как я увидел двух Хильдегринов, я заглянул в лицо Апу-Пунхау – и это было мое лицо. Постаревшее, но мое.
– Хорошо, что мы здесь остановились, – сказала Гунни. – Тебе следовало рассказать это нам.
– Сегодня утром… Цадкиэль, капитан, предоставила мне прекрасную каюту. Перед выходом я помылся и побрился попавшимся под руку лезвием. Лицо, которое я увидел в зеркале, смутило меня, но теперь я знаю, чье оно.
– Апу-Пунхау? – спросила Бургундофара, а Гунни продолжила:
– Твое собственное.
– Есть еще кое-что, о чем я вам не сказал. Хильдегрина убило той вспышкой. Позднее я решил, что разгадал причину, и думаю так до сих пор. Меня стало вдвое больше, и потому раздвоился и Хильдегрин; но эти Хильдегрины были созданы делением, а разделенный подобным образом человек не может остаться в живых. Или дело в том, что, однажды разделившись, он не смог заново воссоединиться, когда Северьян снова стал одним.
– Гунни называла мне твое имя, – кивнула Бургундофара. – Красивое имя, похоже на лезвие меча.
Гунни жестом заставила ее замолчать.
– Итак, вот я, и вот вы обе. Я, насколько могу судить, в единственном числе. Или вы видите двух?
– Нет, – ответила Бургундофара. – Но разве ты не понимаешь, что даже если бы мы и видели двух, это ничего бы не изменило? Пока ты еще не был Апу-Пунхау, ты не можешь умереть!
– Даже я знаю о времени больше, – сказал я. – Десять лет назад я был будущим Апу-Пунхау. Настоящее всегда способно изменить свое будущее.
Гунни покачала головой:
– Похоже, я знаю о будущем больше, пусть даже тебе и суждено добыть Новое Солнце и изменить весь мир. Этот твой Хильдегрин не погиб десять лет назад – не для нас здесь. Когда ты снова появишься на Урсе, может статься, что это уже произошло тысячу лет назад или только случится бог весть сколько лет спустя. Здесь же – ни то, ни другое. Мы сейчас идем между солнц и промеж лет, поэтому здесь две Гунни могут встретиться безо всякого вреда друг для друга. Хоть дюжина.
Она помедлила. Гунни всегда говорила неторопливо, сейчас слова срывались с ее губ так же неохотно, как тонущий моряк бросает обломок судна.
– Да, я вижу двух Северьянов, пусть только в памяти. Один – тот Северьян, которого я когда-то обняла и поцеловала. Он исчез, но он был красавцем, несмотря на шрамы, хромоту и проседь в волосах.
– Он помнит твой поцелуй, – сказал я. – Он целовал многих женщин, но те нечасто целовали его.
– А другой – Северьян, который стал моим любовником, когда я была девчонкой и только-только нанялась на корабль. Ради него я поцеловала тебя, а потом сражалась на твоей стороне, единственная настоящая женщина среди фантомов. За него я дралась на ножах со своими старыми товарищами, хотя и знала, что ты не помнишь меня. – Гунни поднялась на ноги. – Вы не знаете, где мы – никто из вас?