И живут не так, как прежде...
Шрифт:
— Джим, я принесла чудесные мокасины из лосиной кожи, охотничий костюм, шерстяные носки, и матросские блузы, и…
— Постой, — перебил он. — Ты знаешь общую сумму своего долга? Почти тысяча четыреста долларов.
— Неужели? Сперва примерь шорты. Они непромокаемые.
— Ты, видно, рехнулась, Линда. На что тебе сдался весь этот утиль?
— Посмотри, носки не малы? Какой утиль? Я брала только самое необходимое.
— Да ну? К примеру… — он перебрал пачку расписок. — К примеру: «Подводная маска с очками из плексигласа, одна, девять девяносто пять»? Это зачем?
— Чтобы
— А «Комплект столовых приборов из нержавеющей стали на четыре персоны, тридцать девять-пятьдесят»?
— На случай, когда я ленюсь и не хочу кипятить воду. Нержавеющую сталь можно мыть холодной водой. Ох, Джим, ты только посмотри в зеркало, восхитилась она. — Ты просто романтический герой, прямо охотник на львов из рассказов Хэмингуэя!
Он покачал головой.
— Не понимаю, как ты будешь выбраться из долговой ямы. Надо следить за своими тратами, Линда. Может, лучше забыть о рояле, а?
— Никогда, — упрямо сказала Линда. — Неважно, сколько он стоит. Рояль — это капиталовложение на всю жизнь. Это всегда окупается!
В выставочных залах «Стейнвея» Линда то путалась под ногами и суетилась, не в силах противостоять азарту, то была на удивление деловой. После бесконечного дня, после изматывающих «Ну-ка, взяли! Ну-ка, еще раз!», сооружения сомнительных с инженерной точки зрения конструкций из аварийных блоков и рычагов, после марш-броска с разваливающейся тележкой по Пятой Авеню, они, наконец, водворили рояль в гостиную. Майо в последний раз попытался качнуть рояль, убедился, что тот стоит прочно, и, обессиленный, опустился на пол.
— О-хо-хо! — простонал он. — Уж лучше бы я шел на юг пешком!
— Джим! — Линда пылко бросилась ему на шею. — Джим, ты ангел! С тобой все в порядке?
— О'кей, — проворчал он. — Слезь с меня, Линда. Не вздохнуть.
— Мне тебя никогда не отблагодарить! Мечтала об этом целую вечность! Что для тебя сделать? Чего ты хочешь? Проси что угодно!
— Увы, — сказал он. — Постричь меня ты уже успела.
— Я серьезно!
— Водить-то меня научишь?
— Конечно. Буду изо всех сил стараться, чтобы ты побыстрее научился. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.
Линда пересела в кресло, ее взгляд вернулся к роялю.
— Столько шороху из ничего, — сказал он, поднимаясь на ноги. Сел за рояль, смущенно ухмыльнулся ей через плечо, выпрямился — и, спотыкаясь на каждой ноте, заиграл менуэт до-мажор.
Линда встрепенулась и уставилась на него.
— Ты играешь?! — прошептала она.
— Не-а. Так, брал уроки в детстве.
— И можешь читать ноты?
— Было дело.
— И смог бы научить меня?!
— Надеюсь… Вообще-то это нелегко. А вот еще такое я играл… — Он стал увечить «Зеленые рукава». Его ошибки в сочетании с расстроенным роялем создавали совершенно убийственный эффект.
— Прекрасно, — выдохнула Линда. — Просто прекрасно! — Ее взгляд уперся в его спину, и на лице постепенно утвердилось выражение твердо принятого решения. Она поднялась, тихо подошла к Майо и положила ему руку на плечо.
Он поднял взгляд.
— Что?
— Ничего.
Но оставшуюся часть вечера она была так погружена в свои мысли, что Майо занервничал и ускользнул спать пораньше.
На следующий день они сумели найти машину на ходу не раньше трех часов, и это был не «кадиллак», а закрытый «шевроле»: Майо не улыбалось быть предоставленным всем ветрам в машине с открытым верхом. Они выехали из гаража на Десятой Авеню и вернулись в Ист-Сайд, где Линда чувствовала себя как дома. Она призналась, что границы ее мира простирались от Пятой до Третьей Авеню и от Сорок Второй до Восемьдесят Шестой Стрит. Вне этого квадрата она чувствовала себя неуютно.
Она передала руль Майо и заставила его болтаться туда-сюда по Пятой и Мэдисон Авеню, отрабатывая остановку и старт. Пять раз он застревал в завалах, одиннадцать раз мотор глох, а однажды, дав задний ход, Майо въехал в витрину, которая, к счастью, не была застеклена. Его била нервная дрожь.
— И впрямь тяжело, — пожаловался он.
— Дело практики — уверила она. — Не волнуйся. Потренируемся месяц будешь асом.
— Целый месяц!
— Ты же говорил, что медленно обучаешься? Так что я не виновата. Остановись-ка здесь на минутку.
Шевроле рывком остановился. Линда вышла.
— Подожди меня.
— Что стряслось?
— Сюрприз!
Она вбежала в магазин. Когда через полчаса она вернулась, на ней было тонкое черное платье, жемчужное ожерелье и вечерние туфли на высоком каблуке. Она соорудила себе высокую прическу. Майо в изумлении глядел, как она садиться в машину.
— Что это значит? — спросил он.
— Это часть сюрприза. Сверни на восток, на Пятьдесят Вторую.
Поднатужившись, он сумел тронуть с места и повел машину на восток.
— Что это ты вырядилась, как на вечеринку?
— Это платье для коктейля.
— Зачем?
— Там, куда мы едем, нужно выглядеть именно так. Осторожно, Джим! Линда рванула руль, и не дала Майо врезаться в кузов разбитого грузовика санитарной службы. — Приглашаю тебя в модный ресторан!
— Обедать?
— Выпивать, дурачок! Ты мой первый гость, и я должна тебя развлекать. Теперь налево. Поищи, где можно поставить машину.
Припарковался он отвратительно. Когда они выбрались из машины, Майо остановился и стал потешно принюхиваться.
— Чувствуешь, пахнет? — спросил он.
— Чем?
— Такой сладкий запах.
— Это мои духи.
— Нет, что-то в воздухе, вроде карамели или шоколада. Знакомый запах, но никак не могу вспомнить, где я его…
— Ладно тебе. Входи, — она ввела его в ресторан.
— Надо было тебе надеть галстук, — прошептала она, — но, может быть, сойдет и так.
Ресторанные интерьеры не произвели на Майо ни малейшего впечатления, но висящими в баре портретами знаменитостей он был очарован. Обжигая пальцы спичками, он восхищенно глядел на портреты: здесь бывали Мэл Аллен, Кази Штейнгель, Френк Гиффорд, Ред Барбер и Рокки Марчиано. Когда Линда вышла из кухни со свечой, он в нетерпении обернулся.